На арене старого цирка - [26]

До циркового представления оставалось несколько часов. Время тянулось страшно медленно. Отец пришел в цирк раньше всех, купил билет первого ряда и стал ждать выхода Борисова. Часть номеров он видел впервые. Наконец, вышел клоун в роскошном костюме. Номер его был построен иа разговоре. Говорил он с чуть заметным польским акцентом очень красиво и очень громко. Никаких акробатический трюков в его номере не было. Начал он как и Макс Высокинский с громкого плача. К нему подошел шталмейстер и спросил его, о чем он плачет.

Клоун. Как же мне не плакать, когда сегодня после продолжительной болезни моя теща…

Шталмейстер. Умерла?

Клоун. Нет. Выздоровела.

Затем клоун теряет кошелек и плачет опять. Ширехшталмейстер и вся униформа ищут.

Шталмейстер. Большой кошелек?

Клоун. Большой.

Шталмейстер. Много денег?

Клоун. Много.

Шталмейстер. А сколько?

Клоун. Две копейки.

Диалог меняется. Клоун спрашивает, бывал ли шталмейстер в Москве и Петербурге, знаком ли он с тамошними барышнями, целовал ли он их и как они к этому относились? Шталмейстеру не приходилось бывать в этих городах и тамошних барышень он не знает. Клоун рассказывает, что в Петербурге хорошенькие барышни плюют в лицо пристающим к ним молодым людям. В Москве барышни дают молодым людям по физиономии. И тех и других он изображает. Когда же дело доходит до изображения минских барышень, клоун отходит к барьеру и говорит: «Дайте навести фасон». Имитирует, модницу-барышню, мажет губы, пудрится и спрашивает:

— Знаете ли вы, какая разница между домом и минской барышней?

— Нет.

— Дом штукатурится раз в год, а, минская барышня штукатурится пять раз в день.

После этих слов Борисов, уморительно прихорашивался, шел к. шталмейстеру. Тот просил: «Барышня, позвольте вас поцеловать». Клоун жеманничал. Шталмейстер упрашивал, подходил к клоуну и целовал его в щеку. Клоун подставлял другую и говорил: — «Еще раз!..» — поворачивал голову и говорил: «Бще!.. еще раз!..» Вскакивал на шталмейстера и уже сам целовал его в обе щеки и приговаривал: «Еще раз!.. Еще раз!..»

Борисов, по словам отца, прекрасно мимировал, и выходило смешно.

После поцелуев шталмейстер гнал клоуна, говоря, что ему здесь не место. Тогда клоун заявлял, что его место на арене, а место шталмейстера в сумасшедшем доме.

Шталмейстер. Вы, клоун, дурак.

Клоун. Вы что сказали?

Шталмейстер. Что вы дурак.

Клоун. Хорошо, мы сейчас узнаем, кто из нас умный, а кто дурак. Приглашаю вас, умного, к себе в гости. Предположим, что это мой дом чертит на песке план комнаты с дверьми, окнами и т. д. Ну, господин шталмейстер, заходите.

Шталмейстер подходит к клоуну, тот гонит его прочь, указывая., что в дом входят через дверь. Когда шталмейстер входит через дверь, клоун требует, чтобы он предварительно звонил. Наконец, шталмейстер входит.

Клоун. Здравствуйте, господин умный, как поживаете, как ваше здоровье?

Шталмейстер. Ничего, спасибо. Как ваше здоровье, клоун?

Клоун. А разве вы доктор? Господин шталмейстер, предположим, что,здесь в комнате находятся умный и дурак. Если дурак уйдет, кто останется?

Шталмейстер. Конечно, умный.

Клоун. А если умный уйдет?

Шталмейстер. То останется дурак.

Клоун. Так вы оставайтесь, а я уйду.

И под хохот публики Борисов убегал с арены, оставляя посреди манежа растерянного шталмейстера.

На этом номер Борисова кончался.

Отец не стал смотреть конца представления. Ушел к себе, но спать не мог. Он раздумывал и сравнивал методы работы Макса Высокинского и Борисова. Для него было ясно, что Макс талантливее, что у него все основано на мастерстве. Борисов только говорил. По существу разыгранная им сценка была пустяковой. И все-таки он имел большой успех у публики.

Отец пришел к выводу, что надо разнообразить репертуар и непременно вводить в него разговор. Он записал все, что видел, и решил на другой день пойти разговаривать с Труцци.

Попал он к Труцци во время репетиции. На вопрос, где директор, ему указали на лысоватого полного человека среднего роста с эспаньолкой.

Труцци подошел к отцу и, очень смешно коверкая слова, спросил.

— Чего вам там хочет?

Отец, сдерживая смех, ответил, что он артист и предлагает ему свои услуги.

— Какой вам там артист?

Отец, рассказывай это, всегда так смешно изображал Труцци, что невозможно было спокойно слушать его. Когда я позже утвидел фотографию Максимилиана Труцци, то, вспоминая интонации и мимику отца, всегда улыбался.

Отец объяснил, что он работает «пирамиду», дает номер на трапеции и что, кроме того, он клоун. При слове «клоун» Труцци насторожился и позвал своего сына Рудольфо, который стал впоследствии выдающимся деятелем циркового дела. Старик Труцци что-то сказал сыну по-итальянски. Рудольфо с акцентом, но довольно прилично заговорил с отцом по-русски. Отец показал ему афиши, рассказал, где он служил до сих пор, упомянул, что он ученик Макса Высокинекого. Рудольфо заметил, что слышал о клоуне «Макс-Адольфе», но не думал, что он такой молодой.

Сказал что-то старику Труцци. Старик обратился к отцу и проговорил:

— Мне нужна только клоун.

Отец пояснил, что работать у них он может только месяц, потому что вскоре призывается на военную службу. Предложил вопрос о жаловании обсудить после дебюта.