На арене со львами - [24]

С этими двумя сопровождающими Зеб Ванс вскоре после того, как они с Морганом повстречали Гранта в сквере, и отправился в поездку по табачному поясу для публичных обсуждений Оффенбахова законопроекта. Себе и Бингему Зеб Ванс отводил роль присяжных, выслушивающих свидетельские показания. Сначала Грант, как полномочный представитель министерства сельского хозяйства, изложит приписанные Оффенбаху предложения, после чего за них или против них будут высказываться табаководы, владельцы складов, экспортеры, местные политики — ну, словом, все, кто сообщит Миллвуду Барлоу о своем желании выступить перед сенатской подкомиссией. Зеб Ванс доверительно сказал Моргану, что пусть только результаты будут хотя бы отдаленно положительными, а уж он убедит Оффенбаха, который никаких политических ставок на табак не делает,— а заодно и Бингема, который к таким вопросам равнодушен, поскольку его линия состоит не в том, чтобы защищать интересы избирателей, а в том, чтобы играть на их страхах и предрассудках,— уж он убедит их дать положительный отзыв о законопроекте № 1120.

— Вот почему,— объявил Миллвуд, когда все общество уж летело на Юг в самолете воздушных сил национальной гвардии, который затребовал Бингем (полковник запаса ВВС, как и следовало ожидать),— вот почему мы выкурили из кустов всех, кто только мог дать показания. Одни сами скажут то, чего от них хочет Зеб Ванс, а другие, в других штатах,— то, чего хотят его друзья. Когда он у нас занимался шоссейными дорогами, он все эти штаты объездил, да и позже, когда бывал губернатором, туда наведывался, так что друзей у него повсюду хватает. Ну, а сейчас нам понадобятся все, кого мы только можем уговорить, нанять или запугать.

Морган был единственным репортером, сопровождавшим подкомиссию в этой поездке. Слушая Миллвуда, он старательно не думал о том, что летит бесплатно на государственном самолете — иначе ему пришлось бы смириться с мыслью, что он попрал все свои принципы. Он знал, что его редакции не по средствам оплатить такую поездку, и держал наготове довод, что обеспечить читателей сведениями из первых рук в конечном счете куда важнее, чем сохранить незапятнанной свою профессиональную добродетель, — но почему-то он чувствовал, что это всего лишь довод, а не правда. Однако он подавил сомнения и сел в самолет вместе с тремя сенаторами, Бадди Пруденом, который хранил таинственный и обиженный вид, кое-каким обслуживающим персоналом, Мэттом Грантом и двумя очень миловидными стенотипистками. Одна из них, сообщил Миллвуд, довольно-таки податлива, если только он не ошибается.

Вот так Морган впервые почувствовал роковой соблазн пребывания за кулисами, и многие годы спустя он радовался, что испытать себя ему пришлось в деле далеко не первостепенной важности: очень рано и без особых издержек он на опыте убедился, что слишком долгое пребывание за кулисами неизбежно ведет к полной зависимости от кого-то. «Не оставайтесь в стороне, но и не забирайтесь вглубь», — наставлял он молодых репортеров в своем вашингтонском отделе, и каждый из них считал этот традиционный совет нелепым, пока в один прекрасный день не обнаруживал, что его по рукам и ногам связал какой-нибудь государственный муж, которому он доверял.

— У нас в списке вызванных числятся все до единого,— болтал Миллвуд,— от богатейших фермеров, у которых глаза кровью налиты, до самых захудалых, которым ввек не понять, о чем им Грант толкует, но зато они не забудут, как торговцы удобрениями и все прочие предупреждали их, чтобы они были против, о чем бы ни шла речь. У нас тут вписаны такие нелюдимы, что даже не подумали бы пойти посмотреть на трех сенаторов, хоть разгуливай они в чем мать родила, да только один из этих трех не то швед, не то немец, не то еще кто-то по фамилии Оффенбах. Ручаюсь, в этой глухомани таких фамилий пе попадается. У нас в списке значится даже сын Старого Зубра.

— Чтобы давать показания? Да неужели?

Миллвуд хохотнул.

— Скорее, он толкнет речугу. И уж Зеб Ванс будет слушать ее в оба уха.

В те дни, если в штате Зеба Ванса кто-то говорил «сын Старого Зубра», люди сразу понимали, о ком идет речь, хотя, возможно, остались бы в полном недоумении, если бы говоривший назвал его «Хант Андерсон», а уж его полное имя — Дарем Хантер Андерсон — никому ничего не сказало бы наверняка. Жители штата смутно помнили, что у Старого Зубра, когда его убили, был маленький сын и мать — третья жена Старого Зубра — сразу же его куда-то увезла. Всякий, кого это заинтересовало, легко мог бы узнать, что мальчик подрос и в свое время поступил в один из старейших северо-восточных университетов. Но уже не так просто было бы узнать, что, закончив с отличием юридический факультет, он скрылся, во всяком случае от взоров широкой публики, в недрах одной из тех уоллстритовских фирм, которые обладают неимоверным престижем и доходами, вкладывают капиталы во внешнюю торговлю и пользуются большим финансовым влиянием в республиканской партии. Морган раскопал все это потому, что около года назад Хант Андерсон вернулся в родной штат так же незаметно, как его покинул. Он привез с собой жену, уроженку Северных штатов, начал сам распоряжаться внушительным андерсоновским состоянием, принял деятельное участие в ряде важных местных начинаний и взял на себя проведение кое-каких благотворительных мероприятий. В судах и муниципалитетах уже поговаривали, что ему явно не терпится выставить свою кандидатуру — одно слово, сын Старого Зубра.