На Алтае - [8]

Однажды, не так давно, и зимою, пониже Барнаула, упала с большой высоты громадная часть яра прямо на лед, проломила его до дна, запрудила Обь, которая, зимою же, пробила себе новый путь, оставив прежнее русло.

При разливах Оби полая вода заливает одни луга и покосы, но пахотные места не трогает. Нередко случается, что второй разлив, так называемой коренной воды, продолжается почти до половины июля; тогда он не только не приносит пользы, но портит покосы, оставляя на траве ил, называемый «ржавцем», в такой массе, что на корнях травы оседает довольно толстая кора, под которой могут бегать даже собаки. Вследствие этого трава поднимается плохо и поздно, так что покосы иногда начинаются только в августе, когда уже поспевает хлебная страда. Счастье, если вовремя пройдет два, три хороших дождя, который обмоет ржавец, иначе ржавая трава худо косится и вредна для корма. Поздно поднявшаяся трава, хотя и зеленая с виду, не имеет питательности и ее нередко косят уже в сентябре, преимущественно для базара, но такое сено обегают и называют «осенцом». Можно судить, какое громадное пространство покосов затопляется Обью, и жители волей-неволей косят «елани», или травянистые возвышенности, в особенности для своего обихода и для весенней пахоты, потому что «нагорное» сено считается несравненно лучше «обского».

Что касается почвы, то, сравнивая Алтай с Забайкальем, приходится сказать, что как тут, так и там почва настолько жирна и богата, что хлебопашцы не употребляют никакого удобрения. Но все-таки на Алтае никогда не бывает на новых землях тех баснословных урожаев, как это случается в Нерчинском крае, особенно на так называемых «кислых залогах», то есть тех вновь поднятых землях, которые перележали год и по перепашке засеяны только на следующую весну. В Забайкалье не редкость, если десятина кислого залога даст хозяину более трехсот пудов зерна, особенно пшеницы и ячменя, то есть уродится «сам двадцать пятый».

В 1860-х годах протоиерей Боголюбский посылал на Лондонскую всемирную выставку как зерно, так и целые снопы нерчинской пшеницы, за что и получил призовую медаль.

Что же касается воды, то на Алтае ее несравненно больше, и стоит только посмотреть на карту, чтобы видеть эту наглядную разницу. По всему Забайкалью проходят только пять более или менее значительных рек — Селенга, Ингода, Онон, Аргунь и Шилка, тогда как на Алтае помимо громадной Оби и верхней части Иртыша протекают Томь, Чумыш, Алей, Уба, Ульба, Чарыш, Кондома, Бухтарма и др. Эти реки наполовину судоходны весною, а некоторые и летом, а их притоки больше и многоводнее мелких речушек Даурии. На Алтае повсюду колодцы, а в Забайкалье их нет вовсе. Там вечная мерзлота, которая воды не даст, находясь, иногда только на несколько четвертей, под оттаивающей летом почвой, поддерживаемой мерзлой «постелью», задерживает на себе эти заболоченные хляби и служит той сырой «подпочвой», которая дает влагу всему произрастающему на земле. В этом случае она едва ли не лучше глубоко проницаемой почвы Западной Сибири.

Изъездив, как партионнный офицер, почти весь Нерчинский округ, я встретил природный «талик» только в самой южной части края, на реке Бальдже, где по пробивке мерзлоты на 16 четвертей в глубину почвы появилась вода и «талая подпочва». Но на Урюмских золотых приисках, — это почти на 500 верст далее к северо-востоку от Шилкинского завода, — был пробит шурф более чем на 86 четвертей в мерзлую почву и «таликов» не встречено. Между тем изменяющийся золотоносный пласт, в так называемый супесок (песчанистая глина), все-таки продолжался с признаками россыпного мелкого золота.

Известно, что неподалеку от Якутска некто Шергин хотел пробить мерзлоту, дойти до таликов и, получив воду, сделать колодезь, но при всем его желании, энергии и большой затрате денег, ему это не удалось, хотя он пробил шахту на 384 фута от поверхности и все-таки вечной мерзлоты не прошел. Конечно, его работа впоследствии имела уже специальную цель и получила научный характер, почему она попала в мемуары известного Миддендорфа, и этот колодезь назван уже Шергинской шахтой. Крепко же промерзла якутская почва, что на глубине 55 сажен не только не встречено воды, но и не пробита вечная мерзлота! Сколько же времени трудился мороз над сибирской почвой?.. Почему и как попали в нее сохранившиеся до нашего времени мамонты, решать не нам!..

Тут позволю себе упомянуть еще о том интересном факте, который пришлось мне видеть на том же Урюмском золотом промысле, а именно при работах в разрезе под № 4, на четвертом аршине золотоносных песков, считая глубину от верха почвы, был найден рабочими вполне сохранившийся ствол довольно толстой березы, тогда как по всей окрестности этого участка рос в изобилии лиственничный лес и нигде не было ни одной даже и плюгавой березки. Как, когда и откуда найденная береза могла попасть в золотоносный мерзлый пласт и очутиться вместе с россыпным золотом?.. Тут считаю кстати крайне интересным отметить, что в 1772 году Паллас приобрел с берегов Вилюя (приток Лены) под 64 градусом северной широты труп носорога, походивший на мумию, из мерзлого песка. Он издавал запах гнилого мяса и часть кожи была покрыта черными и бурыми волосами и шерстью. Профессор Брандт в 1846 году нашел в полостях коренного зуба носорога еще сохранившиеся остатки вполовину пережеванной пищи, состоящей из сосновых игл, мелких частей дерева и половину какого-то гречишного зерна.