На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или Как человечество разучилось думать о будущем - [11]
За последнее столетие антропологи обнаружили у коренных народов разнообразные системы навигации, такие как палочные карты с изображением опасных рифов и сложных приливных течений, которые жители Маршалловых островов еще не так давно использовали для плавания на каноэ по Тихому океану, или песенные линии, также называемые следами сновидений, благодаря которым аборигены Австралии передвигаются по обширным территориям, напевая названия последовательно возникающих ориентиров[40]. Мы являемся наследниками традиций, подтверждающих нашу когнитивную способность планировать путешествия не только в пространстве, но и во времени благодаря особой темпоральной системе навигации.
Второй фактор, получивший название «эффект бабушки», связан с биологической особенностью нашего вида, а именно с длительным периодом зависимости ребенка от взрослых. Детеныши большинства млекопитающих начинают ходить уже через несколько часов после рождения, а в течение первого года созревают и могут размножаться. У людей все иначе. Первые несколько лет жизни мы довольно беспомощны и уязвимы, а относительно независимыми и половозрелыми становимся лишь к подростковому возрасту. При этом не только родители участвуют в воспитании детей, чтобы те в конечном счете тоже смогли передать гены потомкам. Исследования показывают, что присутствие бабушек и дедушек – особенно бабушек по материнской линии – заметно снижает показатели младенческой и детской смертности. Подобно тому, как наличие самок пострепродуктивного возраста в стаде оленей увеличивает шансы на выживание оленят, поскольку их опыт помогает найти пищу и воду в период ее нехватки, бабушки вида Homo sapiens обеспечивают заботу, передают знания и оказывают иные формы поддержки юному поколению[41].
Похоже, то, что наши бабушки живут намного дольше своего репродуктивного возраста, является не чем иным, как результатом естественного отбора, ведь их присутствие во многом помогло нам выжить. Именно благодаря эффекту бабушки наши предки образовали родовые сообщества, включавшие несколько поколений, что, в свою очередь, породило этику заботы и ответственности, а также расширило временны́е горизонты примерно до пяти поколений: на два поколения назад и на столько же вперед[42].
Эффект бабушки был дополнен и усилен третьим фактором – мощным инстинктом социального взаимодействия. На протяжении как минимум трех столетий, начиная с Томаса Гоббса и Джона Локка, нам внушали, что люди по своей природе эгоисты и индивидуалисты[43]. Однако эволюционные биологи сегодня признают, что мы относимся к числу млекопитающих, наиболее развитых в социальном плане. Дарвин хорошо понимал это. «Общее повышение уровня нравственности… несомненно, дает огромный перевес одному племени над другим», – писал он в «Происхождении человека» (1871 г.) и считал, что успешность племени возрастает, если его члены «всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы»[44]. Иначе говоря, естественный отбор работает не только на уровне индивидуума, но и на уровне группы: когда не хватает еды или вокруг рыщут хищники, сотрудничество – лучший способ выжить. Это объясняет, откуда у нас взялись такие черты, как взаимопомощь, эмпатия, альтруизм и доверие. Как заметил в нашей беседе приматолог Франс де Вааль, «эмпатия и солидарность уже заложены в нас»[45].
Но какое это имеет отношение к долгосрочному мышлению? Социальное взаимодействие требует определенной доли воображения, чтобы заглянуть в будущее. Доверие и взаимность возникают, если люди знают, что оказываемая кому-то в настоящем помощь, скорее всего, вернется им в будущем, когда они сами будут в ней нуждаться. Время встроено в общественный договор, оно буквально вплетено в саму ткань взаимопомощи. Точно так же эмпатия зиждется на способности предвидеть нужды, чувства и цели другого. Когда друг теряет работу, мы стараемся представить его эмоциональное состояние и то, какую поддержку могли бы оказать. При этом мы заглядываем в будущее, моделируя множество возможностей. На самом деле большинство аспектов общественной жизни требуют способности мысленно катапультироваться вперед: социальные эмоции, такие как вина и стыд, основаны на предвосхищении собственных переживаний. Обещание, данное кому-то, превращается в долговременное обязательство, а оценка чьих-то намерений основана на определении возможных вариантов будущего. Мартин Селигман справедливо спрашивает: «Как бы мы координировали свои действия и сотрудничали, если бы не могли формировать точные представления о том, что будут делать другие в тех или иных ситуациях? Откуда бы взялись верные ожидания относительно того, что мы сами будем в состоянии сделать и будет ли у нас мотив для этого?»[46] Вывод напрашивается сам собой: наша социальная природа развивалась в тандеме с искусством мысленных путешествий во времени.
Последний фактор, который ускорил эволюционное развитие долгосрочного мышления и способности к планированию, переключает наше внимание с области человеческих отношений на технологии, на наш непревзойденный талант изготавливать инструменты.
