Мю Цефея. Шторм и штиль - [2]

Ягоду Данка носила бабке, та варила из нее кисло-сладкий отвар, который потом зимой пила сама и поила Данку, чтобы уберечь от простуд. Когда Данка была маленькой, она часто болела, один раз вообще чуть не померла от горячки. Зато последние годы к ней никакая хворь не липла, спасибо целебной бабкиной клюкве.

* * *

По утрам небо становилось молочно-белым, а трава — хрусткой от инея. Под березами землю усыпало желтым. С болот доносились длинные, протяжные стоны, словно кто-то ворочался там недовольно, пытаясь то ли уснуть, то ли, наоборот, проснуться. Данке не было боязно, но мать бранилась и не велела совать нос в болота дальше опушки за окраиной поселка.

— А ты в него нос и не суешь, — рассудительно говорила Мира. — Только ноги, и то самую малость.

Туман, густо укутавший болотные берега, Данке не особенно мешал. Подумаешь, туман, большое дело. В него толком и не войдешь, делаешь шаг-другой — и белая мгла вокруг раздвигается. Раз, два, и ты уже там, куда шел. Данка только удивлялась, отчего другие столько шуму поднимают из-за какого-то тумана.

Больше всего шумели фабричные. Жаловались, что хозяева платят скупо и задерживают расчет. А чем платить, если с самой весны торфяная фабрика работает кое-как, а теперь, говорят, и вовсе скоро закроется.

За лето народу в поселке сильно убавилось. Кто-то отправился в город на заработки, а старый Возняк с женой совсем съехал, даже дом заколачивать не стал, только плюнул на порог, отъезжая со двора.

Зато появилось много пришлых. Мать заволновалась было, что в гостинице станет беспокойно, но пришлые вели себя мирно. С местными не задирались, разговаривали вежливо. Все допытывались о чем-то — Данка, подавая на стол, успевала краем уха слушать интересные разговоры.

— Раньше-то было проще простого, — степенно отвечал на вопросы дед Михась. — Тропки исхожены, топи промерены. Ходили, как не ходить. Да не по краю, а далеко, вглубь. Ну а тем, кто с болотницами сговаривался, и того проще: тех через самые трясины водили, в сердце болота. А теперь что? Так, по границе, по рубежу пройтись, да назад, пока туман не захороводил. А внутрь болота никому ходу нет.

— Распустил хвост перед приезжими, — сказала мать.

Спохватившись, углядела Данку, навострившую уши, и погнала по делам: отнести бабке стопку свежих лепешек из печи.

— А говорят, — поделилась с бабкой Данка, пристроившись на краешек стула и откусывая от лепешки, — что на болота сейчас никому хода нет.

— Правду говорят, — согласилась бабка. — До прошлого-то года, помнишь, сюда по осени кто только не приезжал охотиться. Тьмы народу, с конями да с экипажами. На нижнем-то этаже от одних сундуков проходу не было…

Данка вспомнила, что год назад по этому времени работы в гостинице и впрямь было невпроворот, мать с ног сбивалась и ее, Данку, то и дело заставляла помогать, приставая с разными заботами.

Нынешней же осенью Данку особо не гоняли. Народу было куда как меньше, а те, которые понаехали, совсем не те, что раньше. Сундуков, считай, нет совсем, экипажей тоже. Приезжие не важничали и не строили из себя столичной знати перед поселковыми, как те, прежние. Наоборот, набивались в друзья со своими расспросами. Но, когда кто-то из гостиничных постояльцев обращался к Данке, ей отчего-то делалось неуютно. Их вежливость казалась Данке напускной, чем-то вроде тонкого слоя зеленой ряски над холодной болотной трясиной. Прорвется ряска — засосет, ахнуть не успеешь.

Не странно, что мать опасалась неприятностей.

— А теперь чего стало не так? — спросила Данка.

— А теперь туман, — пояснила бабка. — Морочит, глаза отводит. Шагаешь по тропе — а под ноги трясина подворачивается.

— Разве же он отводит? — удивилась Данка. — Нырнул да вынырнул, всех дел.

— Молчи уж мне, — тяжело сказала бабка. — Ты-то хоть никому не говори, что в болото шастаешь, как к себе на двор. Да и не ходила бы лучше туда совсем, ну ее, ту клюкву да траву болотную.

— Клюква тебе самой нужна, зимой отвар пить, — резонно возразила Данка. — И траву я что, себе беру, что ли. Какая ж ты будешь травница, без трав-то! А что такое сердце болота?

— Такое место, где болотницы живут.

— А ты там бывала?

— Давно, — ответила бабка, пряча глаза. — Было дело.

— И болотниц видела?

— Конечно, видела. Туда ведь только с их согласия и можно попасть.

— А сейчас что? — не отставала Данка. Ее заело любопытство.

— А сейчас нет их согласия, не то что в сердце людей пустить, а хоть бы и на самый краешек, — растолковала бабка. — Потому и туман.

Данка помолчала, задумавшись.

— Баб, а отчего мы с болотницами-то рассорились?

— Так оттого и рассорились, — так же задумчиво отозвалась бабка, — что люди, это дело такое… пусти их к себе в сердце, так они его сапогами вытопчут, да спасибо не скажут.

* * *

Мира лепешкам обрадовалась еще больше бабкиного — оно и понятно, бабка такие часто ест, а подруге Данка домашнее печево приносила хорошо если раз в неделю.

— Не скачи козой, — попросила Мира, — всю ягоду мне повытопчешь.

— Не повытопчу, — сказала Данка, но переминаться с ноги на ногу перестала, села на корягу. — Мир, а туман-то этот, вы его напустили, что ли?