Мю Цефея. Дикий домашний зверь - [29]

Еще через неделю я возвращался на работу, в экспедицию. Ребята хорошие, никто ныть не будет, тем более по такому поводу умчался. Но совесть иметь надо, не всё им за меня пахать. На этот раз ехал на рейсовом автобусе, из Екатеринбурга летел на обычном «Боинге». Только узкоколейка была та же, но уже не казалось, что тащатся вагоны слишком медленно, и не чувствовалось в них духоты и безнадежности.

Простоватого мужичонку я сначала не узнал. Да и узнал — не сразу поверил, очень уж редкое совпадение. Ехал он один, и лицо его вместо ехидноватой улыбки выражало растерянность. Что-то у него было не так. Не так, но не как было у меня почти месяц назад. Он растерянно крутил головой, то и дело брался за чемодан, передвигал его, открывал на коленях и снова закрывал, доставал потрепанный мобильник и вновь прятал. Другого попутчика я бы спросил, не помочь ли чем. Конечно, какая может быть помощь, ерунда, просто поддержать человека, которому, очевидно, нехорошо. Но то другого попутчика. Вспомнив этого мужичка, я вспомнил и то, как он пытался раздавить маленькую зверушку. С улыбкой малолетнего дебила, который наконец нашел кого послабее.

Краем глаза я увидел, как шевельнулся клапан моего рюкзака. Думал, что зверушка осталась там, дома, а она, наоборот, в свой дом, в тайгу собралась. Скользнула вниз, два раза обернувшись вокруг лямки, метнулась по полу и исчезла в штанине этого самого мужичка. Мне стало жалко. Не ее, я понял: она не пропадет. Мне стало жаль с ней расставаться; показалось, именно эта маленькая пушистая змейка решила мои самые страшные проблемы. Но теперь зверушка сидела где-то под одеждой у мужичка. Ей было всё равно, кому помогать.

Сердце зверя (Алекс Передерий)

Айгюль родилась куницей, как и ее мать, и как мать матери. Звери в обличии человека испокон веков жили по всему миру. Где-то о них рассказывали красивые легенды, где-то ими пугали детей.

Семейство куниц предпочло жить тихо и мирно в кишлаках, рассыпанных по горам. За сотни лет они так породнились с тушкменами, что и сами стали считать себя частью этого народа и соблюдать традиции.

За Бахара Айгюль выходила по любви. Он был не красавец, но с душой, чистой как родниковая вода. Не умел врать, держать обиду, верил всему, что говорят, сущее дитя. Айгюль обожала детей.

Однажды беды мира за горами докатились и до кишлаков. Никто так и не смог понять, что случилось. Просто в один год не стало денег, не стало работы. Бахар тут же собрался и с другими мужчинами уехал в большую столицу, устроился работать дворником.

Айгюль не нравились города, но муж был счастлив. Он чувствовал себя героем и кормильцем, выслал ей дорогой телефон и каждый вечер звонил по видео, рассказывал как дела. Каждый раз, услышав на заднем плане женский голос, Айгюль делала вид, что ревнует мужа. Брала с него обещаний не говорить и даже не смотреть в сторону столичных девок, будто они и правда могли позариться на чумазого щуплого мигранта. Но Бахару так льстила эта ревность, что улыбался до ушей, поблескивая золотыми зубами.

Однажды Бахар не позвонил. Сестры убеждали Айгюль, что это случайность. Может, телефон сломался, может, уснул. Но сердце зверя чует беду. Следующего дня она ждать не стала. Залезла в шкатулку, где было отложено на черный день, взяла деньги и огрызок бумажки со столичным адресом подруги и отправилась на вокзал.

Большая столица встретила ее равнодушием и холодным дождем. Сжимая бумажку с адресом, Айгюль пыталась узнать дорогу, но люди просто проходили мимо, стараясь держаться подальше от смуглой горной женщины в платке и с тяжелым мешком за спиной.

Заприметив мать с ребенком, Айгюль поспешила к ним.

— Помоги мне, родная! Как женщина женщине, а я ребенка твоего благословлю. Метку зверя оставлю. Будут его дикие собаки бояться, злые люди обходить!

Айгюль потянулась, чтобы поцеловать щекастого младенца, но женщина с криком отпрянула, ударив куницу по руке.

— Пошла отсюда, тварь! — крикнула женщина и поспешила прочь, нервно оборачиваясь.

Вокруг Айгюль образовалась пустота. Бумажка с адресом плавала в луже. Чернила медленно расплывались от воды. Большой мир оказался куда более неприятным местом, чем ей думалось раньше. Все тут становилось сложнее.

Скрывшись в привокзальной подворотне, Айгюль закрыла глаза и втянула носом воздух. Тысячи запахов вспыхнули в ее голове, словно искры. Она не могла найти внутренним зрением своего человеческого мужа, но чувствовала поблизости сестер-куниц.

Издав тихий клокочущий звук, она прислушалась и через минуту, среди шума машин и людских голосов, смогла различить тихий зов.

Сплюнув выступившую слюну, Айгюль пошла вперед, чувствуя, как походка становиться по-звериному мягкой.

Сестры жили вчетвером. В одной комнате спали, во второй принимали мужчин, на кухне сушили травы. Варили зелья, вели разговоры.

Они впустили Айгюль в дом, словно она была им родная. Усадили за стол, укрытый пластиковой скатеркой, налили супа и долго ни о чем не спрашивали.

Согревшись, Айгюль сама завела разговор. Рассказала им о Бахаре, попросила помощи.

— Сестра, мы давно живем в городе и видим, что делает он с тушкменскими мужчинами. — сказала старшая из них, забирая крашенные хной волосы в пучок.