Мытарь - [76]

– Что так? – непринужденно спросил тот, присаживаясь рядом.

– Вы арестованы по перечисленным мною обвинениям. Мне нужен беспрепятственный доступ во все помещения дома, и можете собирать вещи. Уверяю вас, что после процедуры конфискации, как показывает практика, к вам станут относиться гораздо более снисходительно.

Воротов несколько секунд молча рассматривал Андрея в лицо, а затем поднял голову вверх и расхохотался, да так, что Андрей позавидовал. Чисто, заразительно, здорово. Хохотал с минуту, затем умолк, потирая глаза, и снова взглянул на Андрея:

– А знаете что? Я был прав! Вы мне все-таки понравились! Понравились сразу, еще во время этой странной телефонной беседы, а теперь еще больше. Знаете, по роду службы частенько рискуя, я просто без ума от рисковых людей. Таких не часто встретишь, поверьте.

– Верю. Но что смешного?

– Господин полицейский, – Воротов с укоризной посмотрел на него, – не перегибайте палку, прошу. Вам не идет. Вы на самом деле смелый и находчивый человек, Костин. Вижу также, проделавший нелегкий путь? Да что там! – Воротов махнул рукой, не давая ответить. – Это бывает, не оправдывайтесь. Знаете, что я вам еще скажу? – Он наклонился вперед, доверительно понижая голос: – Сколько вы хотите за свои беды и расторопность российских солдат?

Андрей вздрогнул, но виду не подал, отстранился и, стараясь говорить в тон, назвал сумму конфискации. На счет Управления. Воротов присвистнул:

– Куда вам так много, Костин?

– Вы, Илья Игнатьевич, меня поняли неверно. Это не мне, это государству.

– И правда не понял. – Воротов сделал удивленный вид, но глаза его смеялись. – Совершенно определенно, что пришли вы сюда именно договориться. Если бы это было не так, господин полицейский, то вы бы вместо переговоров сразу же перешли к действиям и я уже полчаса как лежал бы сейчас мордой в пол под ногами ваших головорезов, поломанным ртом давая показания.

– Не совсем так... Просто, Илья Игнатьевич, я хочу дать вам шанс. Позволить принять, так сказать... верное решение. Вы все же арестованы, а имущество подлежит законной и установленной специальным ордером конфискации, ясно? Прошу не усугублять и без того немалую вину еще и взяточничеством, Илья Игнатьевич. По долгу службы, так сказать, мне ведь все фиксировать приходится...

Воротов поднялся с диванчика, и улыбка слетела с его лица.

– Я же просил, не перегибайте, Костин! На шутки у нас может не остаться времени! Воспользуйтесь моим благодушием и скажите, чего вам нужно!

– Я уже сказал, – Андрей поднялся вслед, – и вы меня слышали. Но это не мне, это для России, что такие, как вы, по кусочкам распродали за бугор, господин Воротов. Немедленно предоставьте мне свободный доступ во все помещения, отключите связь, компьютеры и прикажите посторонним покинуть здание.

– Вы больной? – вдруг спросил Воротов, и лицо его окаменело. – Диктовать мне подобные условия, окруженный вооруженными людьми, которым вообще ничего не стоит убить вас и скормить местным рыбам, в самом сердце моей земли?!

«Его земли», я не ослышался?

– Лезть ко мне здесь, в моем мире, с дурацкими обвинениями о неуплате налогов и торговле оружием, рискуя с минуты на минуту увидеть меня в ярости от собственного упрямства?!

– Я еще не выдвигал вам обвинений в торговле оружием, господин Воротов.

Тот осекся, но отточенным приемом профессионального дельца взял себя в руки.

– Я могу убить вас, полицейский, нарушив ваш тамошний закон, но поступив по закону здешнему! Это ясно? И никто и никогда не сможет даже связать наши с вами судьбы, не говоря уже о том, чтобы чего-то доказать!

– Вы уверены?! – ударил Андрей.

– Не блефуйте, смелым это не к лицу! И спрячьте липовый патриотизм – вы не в зале суда. Вероятно, трудная дорога повредила ваш рассудок. Убирайтесь, господин Костин, и не возвращайтесь, если не будете по-настоящему готовы к тому, чтобы в чем-то меня обвинить. А иначе мне придется на время забыть, что я законопослушный гражданин.

– Вы меня не убьете, какие бы обвинения я вам ни предъявил, Воротов. – Андрей почувствовал, как вспотели ладони, и стиснул в пальцах перчатки. Смело взглянул в наливающиеся кровью глаза хозяина дома.

– Это еще почему? – надвинулся тот. – И я не смогу вызвать охрану лишь потому, что вы честный и преданный слуга России, готовый пожертвовать последней каплей крови ради долга?!

– Нет. Просто я вам понравился.

Воротов осекся, словно ему в лицо выплеснули стакан ледяной воды. Замер, а краска постепенно отхлынула от лица. Он хмыкнул, плечи вздрогнули, снова запрокинул голову и расхохотался. Посмеиваясь, достал из халата платок и вытер навернувшиеся слезы.

– Вы и правда молодец, Костин, правда! Так отчаянно сражаться! Ваши боссы могут вами гордиться. На кого вы работаете, на президента? На народ? Отлично, похвально! Знаете, что такое политика невмешательства? Это когда мы с вашим президентом не трогаем друг друга. Я свою часть договора выполняю, в его дела не лезу – своих невпроворот, так пусть и он в мои не суется! Его работа – это его работа, а моя на мне. Понимаете, о чем я? Мы оба зарабатываем деньги, каждый тем, что умеет лучше всего, вот и все. Не более. Он там, я тут. Он одним, я другим. Мы оба строим и правим, так нам что, не хватит места, мы что, локтями будем толкаться? Отнюдь, и вы это знаете. Вы думаете, что я не плачу налогов? Ошибаетесь! Плачу, но почему я должен делать это вашему президенту? У меня здесь свои верхи, значит, и свои законы, и в этом мире я прилежный и внимательный плательщик, поверьте. А до вашего мне дела нет. Так что давайте не будем друг другу мешать, ладно?