Мыслями в Джорджии - [11]

Мы понесем язычникам Слово Господне. Луиза уверена, что этого достаточно, однако меня как закоренелого еретика, терзают сомнения. А что если гетероморфы не внемлют Слову? Я точно знаю, чего хочу от них, но что мне предложить взамен?

Быть может, это воистину чудо Господа нашего? Ведь я могу предложить им то, чего не видел еще ни один человек — машину Луизы, механический шедевр, способный воспроизводить мыслительные процессы живых существ. Машина наверняка представляет собой громадную ценность для всех».

Заканчивалась книга абзацем, написанным явно второпях:

«Луиза наконец расшифровала сведения, которые я получил от гетероморфов. Теперь мы точно знаем, где лежит наша цель, и отплываем завтра с утренним приливом. Провизии у нас достаточно, дикари готовы плыть куда угодно и вообще, чувствуют себя гораздо увереннее, чем я. Как говорил Рабле, «Je m'en vais chercher un grand peut-etre…»[3] Да поможет мне Господь его найти!»

Я вздрогнул, прочитав последнюю строчку, поднялся и прошел в спальню. Билл натягивал свитер.

— Они забрыи аналитическую машину с собой.

— Да. — Его лицо выражало одновременно удовлетворение и раздражение. — Но скажи мне, куда они отправились?

— Не знаю.

— Надо выяснить. Взгляни-ка. — Билл прошел мимо меня, взял с кухонного стола книгу с чертежами и раскрыл ее. — Ты их толком не рассмотрел, а я уделил им столько же внимания, сколько письмам. Держи.

Я увидел рисунок, изображавший насекомое спереди. Четырнадцать ног, четыре длинных тонких усика, две пары стебельчатых «глаз».

Эти черты в облике насекомого были заметны с первого взгляда. А со второго я рассмотрел по бокам нечто вроде сумок, прикрепленных к туловищу ремнями. И потом, в четырех из своих четырнадцати ног насекомое держало некий предмет с нанесенными на него рядами цифр.

— Измерительная шкала, — пояснил Билл, когда я ткнул пальцем в рисунок. — Если ориентироваться по ней, рост гетероморфа составляет около трех футов.

— А сумки на боках — для инструментов.

— Для инструментов, пищи, приборов связи — да для чего угодно. Теперь понимаешь, почему последние две недели мне казалось, будто я схожу с ума? Иметь в руках такое и не знать, как с ним поступить…

— А место, о котором он упоминает, остров Маккуари, существует на самом деле?

— Да. Расположен приблизительно в семистах милях к юго-западу отсюда. Но я больше чем уверен, что там мы ничего не найдем. Остров очень маленький, на нем успело побывать великое множество людей. Если бы кто-то нашел что-либо, связанное с гетероморфами, об этом сразу же стало бы известно всему свету. К тому же Дервент не говорил, что они поплывут на Маккуари. Вспомни. — Глаза Билла сверкали от волнения. Он слишком долго хранил в себе эту тайну, и сейчас его буквально распирало от предчувствий. — Что будем делать?

— Пойдем завтракать в Большой Дом.

Как я и рассчитывал, студеный утренний воздух слегка охладил пыл Ригли.

— Быть может, мы выяснили все, что могли, — сказал он уже спокойнее. — Быть может, нам следует сообщить о нашем открытии.

— Может, и следует. Но я бы не стал.

— Почему?

— Потому что мы, по сути дела, ничего не нашли. Понимаешь, если бы я тебя не знал, как бы я отреагировал на твое письмо?

— Думаю, так: «Еще один псих».

— Вот-вот. Псих или мошенник. Читая письма, я осознал кое-что еще. Если бы содержимое сундуков нашли и привезли в Крайстчерч Тревельяны, им бы, скорее всего, поверили. Ведь они слыхом не слыхивали о Беббедже, компьютерах и программировании. А мы с тобой как нельзя лучше подходим на роль мошенников, задумавших обвести вокруг пальца весь белый свет. Что будут говорить? «Ну да, эти парни помешань на компьютерах и истории науки, значит они и состряпали фальшивку».

— Ничего мы не стряпали!

— А кто это знает, кроме нас с тобой? Нам нечего предъявить в качестве доказательств. Что ты предлагаешь? Встать и сказать: «Знаете, аналитическая машина существовала, но ее увезли к инопланетянам, прошлое и нынешнее местонахождение которых нам, к сожалению, неизвестно»?

— Ты прав, — вздохнул Билл. — Проще уж объяснить, что ее стащили гоблины.

За разговором мы и не заметили, как достигли Большого Дома.

Поглядев на нас, Энни Тревельян проговорила:

— Сдается мне, вы чем-то расстроены. — Мы уселись за стол. Она поставила перед нами дымящиеся тарелки и прибавила: — Не вешайте нос, ребятки. Вы люди молодые, здоровые. Что бы ни случилось, жизнь-то ведь не кончилась, верно?

Нам казалось, что кончилась, но мы были людьми разумными, а потому не могли не признать правоту Энни.

— Спрашиваю снова. Что будем делать?

— Позавтракаем, вернемся в Малый Дом и попробуем пошевелить мозгами. Вполне возможно, мы что-то упустили.

— Я шевелю мозгами второй месяц подряд, — проворчал Билл и набросился на еду, что было хорошим признаком. Мы оба принадлежали к тем, кого Энни именовала «добрыми едоками», а менее благожелательных личностей — обжорами.

Накормив до отвала, миссис Тревельян выставила нас за дверь.

— Идите трудитесь, — усмехнулась она. — Все у вас получится, я точно знаю.

Хорошо, что хоть один человек в нас верит. Мы поплелись обратно на холм. Я продолжал надеяться на лучшее — вероятно, потому, что увидел документы лишь накануне. А у Билла, который возился с ними больше месяца, не осталось, похоже, и крупицы оптимизма.