Мысль, вооруженная рифмами - [110]

и все собина у его ограблена,

а кирпичек положен под буйну его голову,

он накинут гункою кабацкою,

в ногах у него лежат лапотки-отопочки,

в головах мила друга и близко нет.

И вставал молодец на белые ноги,

учал молодец наряжатися,

обувал он лапотки-<отопочки>,

надевал он гунку кабацкую,

покрывал он свое тело белое,

умывал он лицо свое белое.

Стоя молодец закручинился,

сам говорит таково слово:

«Житие мне бог дал великое,

ясти-кушати стало нечего,

как не стало деньги ни полуденьги,

так не стало ни друга не полдруга,

род и племя отчитаются,

все друзи прочь отпираются»…

2. Сказание о попе Саве и о великой его славе >(Отрывок)

Послушайте, миряне и все православные християне,

что ныне зделалося, великое чудо учинилося

над долгим попом, над прямым дураком,

от Козмы и Дамияна из-за реки, а в приходе у него

                                                            богатые мужики.

А зовут его, попа, Савою да не мелок он славою.

Аще живет и за рекою, а в церкву ни ногою.

Люди встают — молятся, а он по приказам волочится,

ищет, с кем бы ему потегаться и впредь бы ему с ним

                                                            не видаться.

Да он же по площади рыщет, ставленников ищет

и много с ними говорит, за реку к себе манит:

у меня-де за рекою стойте, а в церкви хотя и не пойте,

я-де суть поп Сава, да немалая про меня и слава.

Аз вашу братью в попы ставлю, что и рубашки на вас

                                                            не оставлю.

Сам я, Савушка, хотя и наг пойду, а вас что бубнов

                                                            поведу.

Людьми он добрыми хвалится, а сам от них пятится,

как бы обмануть и за Москву-реку стянуть.

По тех мест он ставленников держит, как они деньги

                                                            все издержут,

а иных домой отпускает и рукописание на них взимает,

чтоб им опять к Москве приползти, а попу Саве винца

                                                            привезти.

А хотя ему кто и меду привезет, то с радостию

                                                            возьмет

И испить любит, и как все выпьет, а сам на них

                                                                           рыкнет:

«Даром-де у меня не гуляйте, подите капусту поливайте».

А когда он изволит спать, а ставленникам прикажет баню

                                                                                   топить.

И как над ними наругался, только сам в беду попался.

Когда жена ему говорила и о всем ему предвозвестила:

«Лихо-де им от тебя ныне потерпеть, а после-де и сам от

                                                                             них станешь…

Сколько тебе, Савушка, не жить, а головою своею

                                                            наложить.

Добро бы тебе от церкви не отбыть и смертны час

                                                            не забыть.

Глас божи — глас народа. Где твоя, Савушка, порода?

Хотя тебе непригоже, тут твоя и рожа.

Сколько ты ни плутал, а ныне на цепь попал.

Добро бы тебе не воровать и добрых людей ворами

                                                                              не называть».

Ставленников посылает обедни служить, а сам на постели

                                                                                      лежит.

Кто к сему подобно не творит, тот все головою наложит,

кто друга съедает, тот всегда сам пропадает,

а кто за ябедою гоняется, тот скоро от нее погибается.

А кто за крамою ходит и как ему не вспитаться,

                                           только у ворот его никто не стучится,

а кто к нему ни ходит, и он к нему сам выходит

и там простится и паки в дом возвратится.

А ты бы сам, Савушка, шел да простился, с кем вчера

                                                                                 побранился.

Книжная поэзия XVII — первой трети XVIII века

И. М. Катырев-Ростовский (? — ок. 1640)

3. Начало виршем, мятежным вещем

Сих же разумом прочитаем

И слагателя книги сея потом уразумеваем.

Изложенна бысть сия летописная книга

О похождении чюдовскаго мниха,

Поне же бо он бысть убогий чернец

И возложил на ся царский венец,

Царство великие Росии возмутил

И диадиму царскую на плещах своих носил.

Есть бо то во очию нашею дивно,

Предложим писанием, чтоб во веки незабытно.

И наши приклады в книги сей имаем,

И того в забытии не оставляем.

Тогда бо мятежные времена были,

И славные роды отечества своего отступили.

Мы же сему бывшему делу писание предлагаем

И предидущий род воспоминанием удивляем.

По сем предние строки углядаем

И трудолюбца дела сего познаваем.

Есть же книги сей слагатай

Сын предиреченнаго князя Михаила роду

                                                             Ростовскаго сходатай,

Поне же бо он сам сие существенно видел

И иные его вещи от изящных безприкладно слышел.

Елико чего изыскал,

Толико сего и написал,

Всяк бо что разумевает

И дела толикие вещи не забывает.

Сие писание в конец преити едва возмогох

И в труде своем никоея ползы обретох.

1626

Монах Герман (?–1682)

4

Ангелскую днесь вси радость,

               человеческую сладость,