Мышиная Радуга - [7]

Не страшно ль?

Да чтоб тебя перекосило! - потрясая линейкой, взвопит учитель, - ну к чему тебе страшно?!

Нет же, нет, я берусь объяснить, приподнимаясь на цыпочках заглядывая в его бушующее лицо, - Ленина пытаюсь вспомнить - глазами улыбнуться - свой я, мол, - нет, совсем не страшно мне: хорошо. Я же счастлив так. Только так и счастлив...

Слушайте: какие лопанькие лопасти завертелись, залепетали: правда ли, что говорят? правда ли? правда ли? Как же-с ли вы ль а далань и ветер вот он - приснимся, что ль? А? нет, не слышу.

Захлебнись, узнай, умри - каве-кеве, ой, что за никаликосы лопошатся: глянь, глянь! Удивительно, как тот еще голос из глуби булькает, глобусы выбулькивая губами голубенькими... Что за тот еще голос ли? Ону ли тот еще голос ли? Где плыли они? Топоры-топоты плавали шерстнатые, до поры, до весны - не смотри на сосульки такие, ужалит в глаз - убежишь зверем-волоком, на мир мирской огрызаючись. Шодон! До шогорон дан гэи, тонорок тай мол! Облетите их, не знаю ли я... Ах, как не знаю я!

Видел ли я глобусы?

Надувается весна, пузыри пуская звонкие, журавель стоит далеко, нагибалкою таращится в небо звездное: весна.

Глобус ходит по земле, где кровинка, где малинка, где белочка, спинка седенькая, глупая, заскребется коготком о кору сосны простылую, ветка рухнет в сонный снег: нет, все равно: весна.

Где-то в доме, где-то сбоку, у реки, с нутряным валенком в руках смерть путешествует вкруг проруби - нырнул туда мужик, - хрен ли ей? Мужик смышленый, унырнет поглубже, не покажется; пусть смерть у проруби чирикает, вертит пальцами обертку да травою набивает.

Хороша ль трава у смерти?

На полянах роскошных, нескашиваемых, за Лютиковым морем, вдоль реки Оливковой, под листом папоротника - дыра есть. В ней нора растет ушастая. А в ушах - трава. И такая та трава светлая и пушистая, что в далеком городе Москва дети плодятся - что твой танкер, нефть качаючи, стихи читает вслух.

Так вы Москву не видели?

Ах, нет же, нет, не ищите этот городок на карте Советского Союза, его там как не было - так и нет, потому что: там людей нет. Нет их. То есть, не так, не эдак, не в том что бы - это где-то там, а здесь есть они; в принципе нет, вообще, конкретно - их нет в Москве. Нас (ежели в Москве мы) - нет.

Добрый вечер, Похма...

Но: - ах, да как же! - вы возопите и, не разбирая дороги, как, казалось бы, - есть, чуть, ай! не поскользнувшись, но все же успев ухватиться за ручку двери, ее распахиваете, вбегаете, уже путаясь пальцами в связке ключей, притопываете в лифте ногами, прикусывая нижнюю губу, трясете головой в нетерпении, и вот наконец-то, влетев в квартиру, скинув только шапку и пальто, нет, лучше - прямо так, - к зеркалу... Помните ли вы? стояли такие старые, еще даже не шкафы, а - шкапы со скрипучими дверками, теплыми, почти бархатными - там были зеркала, во весь рост, чтобы целая комнатка и даже еще - окно, а там: небо, деревья, дома, переулки - и вы сами, запыхавшийся и, тычущий пальцем в это высокое от пола до потолка отражение, возмущенно: да как же! вот он - я...

И уже, так, чуть более задумчиво: да вон же вот он я...

А вот ведь и нет же! То есть, да - лицо там, глаза, пальто, гримаса серьезная, глупая, но это не вы. Может быть и вы, да вот вас все равно нет. Поверните голову слегка влево, вправо теперь - видите? В старинном зеркале отражается помимо всякой разности: комнатка, диван там, часы, стол... Но это не важно, когда вы умрете - они и не вспомнят о вас. Зачем им?

Еще чуть голову поверните. Видите? - отразилось окно. А там, в окне да-да, именно, в нем, не за ним, в нем - мир, робкий, родной и мертвый, потому что мы в нем - ничего. Но он не пуст. Он пуст нами. Как свята пустота, ее бесконечная серость, ее легкое мышиное копошение и - радуга. Вы не заметили? - в Москве всегда: радуга.

Обласканных, усыпленных нас, москвичей, - не было, нет, не будет... Мы лишь отражаемся в окнах. Меж стекол двух - жизнь, там остается время. Там - пыль, помнящая ваши: рождение, жизнь, смерть. Там застыл навеки серый свет, сквозь него вы видите мир. Иного нет. Слушайте: у окон только одна сторона - ваша. Тут не облететь, не заглянуть, не выглянуть! Где бы ни смотрели вы, с какого края ни заглядывали, лишь одна сторона окна будет вам - ваша сторона. И всегда сквозь свое легкое отражение вы будете смотреть на странный мир, которой, что и говорить, так смешно представлять большим и реальным...

Так-то, слепенькие.

Сияет серое: нам.

Но не бегите, - хватайтесь: вещи реальнее нас! Они собирают наши мечты и желания, они хранят наши сны, мы выбалтываем им все самые мыслимые и немыслимые тайны; что говорится мишке плюшевому из далекого детства такого не расскажется никому! О, какие монологи способен произносить одинокий человек в пустой квартире! Которая... не пустая которая, потому что есть там - вещи, звучные нами, только они... они хранят молчание, и неясен нам язык их, ведь мы их не слышим. Их знаки, их звуки, их вечная тишина - нами не разгадана пока еще.

Города - ареалы обитания вещей. Мы селем их там. Расставляем по полочкам, выстраиваем в ряды, лелеем, обхаживаем.