Мыс Трафальгар - [9]

И все-таки, думает капитан, какой же Королевский флот был у нас еще недавно: мореходные училища, мастерские, изготовлявшие часы и приборы – навигационные, астрономические, геодезические; современные верфи в Гаване, Эль-Ферроле и Картахене, способные построить фрегат всего за полтора месяца. Еще шесть лет назад, через два года после того, как нам задали перцу при Сан-Висенте, у нас было семьдесят девять линейных кораблей, и некоторые из них англичане почитали (что уже само по себе – выражение почтения, когда речь идет об этих собаках) лучшими в мире. Теперь половина этих кораблей гниет на приколе из-за недостатка средств, а на тех, что еще способны держаться на воде (и которые мы еще не отдали французам), ходят те же, что и всегда: мы. Начальники и офицеры, получающие мизерное жалованье, без всяких стимулов, хотя многие из них – морские инженеры, математики, астрономы и ученые, уважаемые во всей Европе. Просто великолепно. И хотя, несмотря на заполонившие королевство небрежение и бюрократию, они несут (то есть мы несем) свою службу, движимые понятиями о чести и долге, нельзя требовать этого от матросов, лишенных денег, медицинской помощи и лекарств, или от рыбаков, шарахающихся от военного флота как от чумы. Или от комендоров, или от опытных моряков, дезертирующих, чтобы не попасть на корабль и избежать тягот и лишений жизни на борту и нищеты для себя и своих семей: они предпочитают законтрактоваться в сухопутные войска или военные флоты других стран, в том числе Франции. Короче, с ними всегда обращаются согласно старинному и зловещему испанскому уставу, гласящему: «Не по совести, а по изволению».

Но даже при таком положении вещей они сражаются как надо. Карлос де ла Роча не раз видел это – видел вот этих людей или других таких же, как они. Перепуганные, неуверенные, они думают: господи, что я тут забыл, почему не остался дома, – но под огнем, когда все становится так просто – чтобы остаться в живых, нужно драться, – и сквозь страх, кровь и боль пробиваются отвага, злость и ненависть к врагу, осыпающему тебя ядрами, иногда все меняется. Сильно меняется. Три месяца назад, в бою у мыса Финистерре, люди, поначалу такие же неопытные, как эти нынешние рекруты, и проведшие в море лишь недолгое время, сражались целый день в тумане, сражались отчаянно–и заставили англичан отступить. Кстати (и де ла Роча один из многих испанских моряков, которые так думают, потому что борьба с врагом совместима со здравым смыслом), винить во всем одних только англичан нельзя. Да – Испанию и ее военный флот привели к их нынешнему коматозному состоянию большие интересы других стран, но также и свары между разными шишками на ровном месте, низкие придворные интриги, чьи-то личные страхи, а более всего – абсолютная бесталанность правительства, отданного в руки Мано-лито Годоя (у других есть Питт, Талейран или Меттерних[38], а вот у нас – Годой). Лишь таким образом можно понять, как мы оказались в этом зловещем тупике: чтобы сохранить нейтралитет перед лицом Англии, пришлось заплатить кучу денег Франции, а это неминуемо привело к войне с той же Англией. А еще раньше нежелание признать реальное положение вещей, цеплянье за фальшивый, как свинцовая золотая монета, мир сделало жертвами бесчисленных нападений испанские суда, которые шли из Америки, битком набитые грузами и пассажирами, недостаточно вооруженные, и становились легкой добычей для английских боевых кораблей, пока Годой – ах, мсье, ах, Ваше Превосходительство, господин консул – переписывался с парижским недомерком, а Испания тем временем катилась в тартарары. Что же до англичан, то уже в прошлой войне с республиканской Францией (когда Людовику XVI и его подруге жизни, гражданке Капет[39], оттяпали головы этой новомодной машинкой) сыны коварного Альбиона оказались плохими союзниками – мелочными, неверными и жестокими, а уж теперь, когда они в роли врагов, и подавно хорошего не жди. Капитан «Антильи» знает это, что называется, из первых рук, потому что, помимо сражений и многих лет жизни в море, он был вместе с адмиралом Лангарой и его английским коллегой Худом в 1793 году в Тулоне, когда испанская и английская эскадры пытались помочь этому городу, восставшему против Республики. Кстати, «помочь» – это в данном случае эвфемизм, поскольку, в то время как испанцы дрались на суше и старались спасти людей, англичане только грабили, рушили и жгли то, что не могли унести с собой. Как, впрочем, они поступают всегда. Сукины дети.

Внизу, на шканцах, царит абсолютное молчание. Гробовое – сейчас это слово подходит как нельзя лучше. Все офицеры поднялись на ахтердек и столпились у бизань-мачты, позади своего капитана. Тут и боевые офицеры, и командиры пополнения, и гардемарины. Де ла Роча подходит к краю трапа и останавливается, заложив руки за спину, ощущая на себе взгляды, исполненные уважения и страха, и надеясь, что внезапный порыв ветра не сорвет с него шляпу и не испортит впечатления от его величественной позы. Ведь ему в ближайшие часы предстоит распоряжаться жизнью и смертью этих людей, и все они знают это. Он их хозяин. Он бросает взгляд направо, где английская эскадра – до нее еще около лиги, – судя по всему, начинает выстраиваться в боевой порядок, и, вскинув руку в этом направлении, до предела повышает голос: