Мыс Трафальгар - [50]

– Фалько, пожалуйста, гляньте, как обстоят дела на ахтердеке… Карронады уже давно не стреляют.

Гардемарин отвечает «слушаюсь, сеньор капитан», подносит руку к шляпе, взбегает по одному из трапов, ведущих со шканцев на ахтердек, накрытый огромной тенью нижнего крюй-селя и контр-бизани (от них остались только жалкие клочья парусины, раздуваемые ветром), останавливается, пригнувшись, на полпути, когда над фальшбортом трещит мушкетный залп, и осторожно оглядывает панораму: паруса четырех кораблей подразделения Дюмануара, уже еле видные, все больше удаляются курсом зюйд-зюйд-вест, жалкие крысы, а участок битвы являет собой длинную, в несколько миль, полосу порохового дыма, испещренную яркими вспышками и языками пламени, над которой торчат бесчисленные обломанные мачты и зарифленные паруса, и надо всем этим нескончаемо и монотонно ухают орудийные выстрелы. С подветренной стороны «Антильи» дюжина кораблей сражается почти борт о борт. «Бюсантор», флагман адмирала Вильнева, спустил штандарт, и на обрубках его уже несуществующих мачт развеваются английские флаги. Оревуар, мезами[99].

Короче, сеньора адмирала сделали. Фалько представляет его себе: напудренный парик, кафтан в шнурах и галунах по самые плечи:

– Мы выполнили свой долг перед la patrie, mes garcons. Rien ne va plus[100]. Так что laissez faire, laissez passer[101]. To есть laissez les armes, citoyens[102].

– Pardon[103]?

– Мы сдаемся, черт побери.

Впереди «Бюсантора», очень близко от него, уже почти без мачт, невзирая на то, что с бортов свисают обломки дерева, разорванные снасти и паруса, «Сантисима Тринидад» отчаянно бьется с тремя англичанами: они окружили его почти вплотную, и им крепко достается от его ураганного огня. Фалько может представить себе, как высшее начальство испанского четырехпалубника – командир эскадры Сиснерос и его капитан, если, конечно, они еще целы – искоса поглядывает на спущенный триколор французского адмирала.

– Обратите внимание, Уриарте. Сколько было всякого «аллонзанфан», «корабль, находящийся вне боя» и прочей чепухи, а теперь посмотрите-ка на Вильнева.

– Но ведь скоро и наш черед, мой генерал.

– Да, но мы-то выдержим подольше, правда? Хотя бы только ради того, чтобы досадить этому лягушатнику.

К норду, мало-помалу дрейфуя, ожесточенно сражается другой корабль – кажется, «Сан-Агус-тин», а чуть ближе – французский «Энтрепид». Он явно стремится присоединиться к нескольким кораблям, что группируются по ту сторону линии: те немногие из союзной эскадры, кто еще может маневрировать (все-таки некоторым везет), и они пытаются перестроиться либо уйти на норд-ост, в Кадис. А по эту сторону боя, рядом с «Тринидад», но не имея возможности прийти к нему на помощь, «Нептуно» бригадира Вальдеса – бизань-мачты нет, стеньг нет, половина вант оборвана – ведет свой последний безнадежный бой, и огонь с него постепенно затихает.

– Этому конец, – говорит старший боцман Кампано.

И нам тоже, думает юный Фалько, однако не произносит этого вслух. «Антилье» удалось пройти между двумя последними кораблями английской колонны, возглавляемой «Викто-ри» адмирала Нельсона, и теперь она, почти неподвижная из-за слабого ветра, бьется с ними на расстоянии пистолетного выстрела. Она проскочила в последний момент, буквально за несколько секунд до того, как бессильно обвисли вымпела, флаг и паруса, – но проскочила. И люди немного воспрянули духом, когда на правом траверзе «Антильи» оказался нос ближайшего к ней семидесятичетырехпушечного британца, и командир приказал открыть огонь, и мичман Себриан поднял саблю и, опустив ее, повторил: «Огонь!» – и в то самое мгновение, как пуля, выпущенная из английского мушкета, вонзилась ему в грудь, восемь восьмифунтовых пушек, обе карронады штирборта и обе нижних батареи в упор ударили по англичанину, бумм-ба, бумм-ба, бумм-бааа, прямо в нос, и снесли ему полбушприта, кррррраааа, и превратили в щепки его гальюн и фока-реи, и разбили как минимум две пушки на баке, и наверняка отправили в преисподнюю множество людей. Второй противник, также семидесятичеты-рехпушечный корабль с британским флагом над контр-бизанью, как только его капитан разгадал маневр «Антильи», лег в дрейф, чтобы защитить свою корму, а батареями штирборта повернуться к испанцам; сейчас он находится у нее на левом траверзе, чуть ли не борт о борт, и методично бьет по ней, перекрывая ей дорогу и не давая возможности прийти на помощь «Тринидад». Однако хуже всего то, что маневр, лишив «Антилью» подвижности (дон Карлос де ла Роча отлично знает классику жанра и по-прежнему готов, пока возможно, уклоняться от абордажа), отдал ее во власть первому англичанину, и теперь он, оказавшись за ее правым траверзом, почти у кормы, безнаказанно крушит ее ах-тердек.

Ахтердек. Тут своя беда. Добравшись до него, Фалько – хотя, увидев струйки крови, стекающие по трапу и между балясинами ограждения, он уже догадался, насколько здесь все ужасно – вынужден остановиться и несколько раз глубоко вдохнуть воздух, как вытащенная из воды рыба, прежде чем решиться идти дальше, ступая среди покрывающих весь настил клочьев мяса, веревочных обрывков, искореженных блоков, шкивов, обломков дерева, лохмотьев парусины и человеческих останков. Обеих карронад по штирборту больше нет: они исчезли вместе с десятью человеками своей прислуги, гакабортом, фонарями и флажным шкафом, и на месте, где они стояли, теперь лишь хаос разбитых досок и порванных талей, обломки одного лафета и еще клочья мяса, и еще кровь. Одна из карронад бакборта сорвана с лафета и перекатывается по настилу при каждом крене корабля, вторую некому обслуживать. Из тридцати пяти человек – комендоров и морских пехотинцев, находившихся на ахтердеке в начале боя, – осталось только с полдюжины гренадеров, которые лежа, укрываясь за обломками, ведут мушкетный огонь; ими все еще командует лейтенант Галера – черный от пороха, как гвинейский негр, он, пригнув голову, ползает от одного к другому на коленях, указывая цели на марсах и реях вражеского корабля. Остальные перебрались через разбитый иллюминатор на нижнюю палубу, спустились в лазарет, пошли на корм рыбам или вносят свой вклад в зрелище, которое теперь являет собой это место и от которого, вместе с тошнотворным запахом горелого дерева, пороха, крови и внутренностей, юного Фалько чуть не начинает выворачивать до самых кишок, пока он ищет взглядом своего товарища – гардемарина Ортиса, поставленного охранять