Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия - [15]

То, что Л. Морган наблюдал у индейцев Северной Америки, свойственно племенам различных регионов мира. Ф. Энгельс, выявляя специфические черты родоплеменного строя, замечал: «Население в высшей степени редко; оно гуще только в месте жительства племени; вокруг этого места лежит широким поясом прежде всего территория для охоты, а затем нейтральная полоса леса, отделяющая племя от других племен и служащая ему защитой».^{108} Следовательно, гнезда (скопления) словенских поселений, удаленные друг от друга на многие километры, живо напоминают описанные Л. Морганом и Ф. Энгельсом порядки. Характерно в этой связи и то обстоятельство, что племена Нижнего Поволховья, были отделены от соседних областей с финским и славянским населением «фактически необитаемой полосой».^{109}

В густонаселенном, с развитым сельским хозяйством районе Северной Руси, каковым являлось верхнее Поволховье и ильменское Поозерье, возник Новгород — будущая слава России. Именно сюда летописец поместил словен, которые, по его словам, «седоша около езера Илмеря, и прозвашася своим имянем, и сделаша град, и нарекоша и Новъгород».^{110} Если верить летописцу, основание Новгорода относилось ко времени появления словен на берегах Ильменя. Но летописная версия расходится с результатами археологического исследования Новгорода. «В настоящее время при раскопках города лишь на Софийской стороне — на Неревском и Троицком раскопах — выявлены слои, четко датирующиеся дендрохронологически и по типологии находок серединой X в., ниже которых имеются напластования, позволяющие отнести начало заселения этих участков еще на два-три десятилетия ранее. Иначе говоря, на данном этапе археологического изучения Новгорода отсутствие в городе слоев IX в., в том числе и в ряде его ключевых точек, является фактом, с которым нельзя не считаться».^{111} Однако это не обескураживает исследователей, и они с некоторым оптимизмом полагают, что «вопрос о том, возник ли Новгород в IX или X в., остается открытым».^{112} Но в любом случае Новгород был — и будет моложе Старой Ладоги и Новых Дубовиков. Впрочем, сказать так и на этом остановиться — значит почти ничего не сказать, ибо смысл занятий историка не столько в том, чтобы регистрировать события, сколько в том, чтобы объяснять их. В самом деле, почему при равных примерно экономических и социальных уровнях жизни Верхнего и Нижнего Поволховья произошел столь заметный разрыв во времени возникновения двух известных городов Древней Руси? Возможен следующий ответ: произошло это потому, что природные условия Нижнего Поволховья менее благоприятны для хлебопашества, чем земли Приильменья, и Ладога своей торгово-ремесленной деятельностью компенсировала этот недостаток. Отчасти, быть может, это так. Но главная причина кроется не здесь, поскольку ладожское земледелие и скотоводство имели достаточную эффективность, чтобы обеспечить продуктами сельского хозяйства местное население.^{113} Она заключалась в отрыве продвинувшихся в низовья Волхова поселенцев от основной массы словен, осевшей по ильменским берегам, и в большей открытости для вторжений и нападений со стороны внешних врагов. Все это требовало консолидации родовых общин, и они, объединившись в племена, построили и центры своих союзов — Ладогу и Новые Дубовики. В верхнем Поволховье и Приильменье, где сосредоточилась основная часть словен, обстановка была спокойнее, и формирование племен тут шло преимущественно под воздействием внутренних стимулов, а не внешних факторов. И только где-то в первой половине IX в. на фоне натиска норманнов внешние факторы срабатывают и в этом районе расселения словен. Появляется Рюриково городище, а потом — и Новгород.

В. Л. Янин и М. Х. Алешковский предполагают, что Новгород возник в результате слияния трех разноэтничных поселков. «Одним из них был Славенский на правом берегу Волхова, напротив современного Детинца. Другим — Неревский, к северу и северо-западу от Детинца, на левом берегу реки. Третий — Людин, там же, но к юго-западу от Детинца».^{114} В. Л. Янин и М. Х. Алешковский усматривают в Новгороде центр племени.^{115} Нам представляется важным их вывод о том, что «Новгород возникает первоначально как укрепленный общественный центр находящихся за его пределами поселений, которые, вероятно, также имели фортификацию, иначе по отношению к ним он стал бы просто „городом”, а не „новым городом”».^{116} Жаль только, что авторы предельно сузили круг поселений, находящихся за пределами Новгорода, вызвав тем самым у некоторых исследователей впечатление малой заселенности новгородской округи,^{117} породившее иллюзию внешних импульсов возвышения Новгорода, исходящих из столицы полян — Киева. А. В. Куза, к примеру, писал: «Оставляя открытым вопрос о происхождении Новгорода, думается все же, что превращение его в центр Северо-Западной Руси явилось следствием объединения северорусских земель с Югом в конце IX — начале X в., что потребовало создания соответствующего военно-административного аппарата, обеспечивавшего господство „Русской земли” и ее столицы над всеми остальными территориями. Решением этой задачи и явилось возвышение Новгорода с киевской „засадой”, сосредоточившей в себе указанные функции».