Мятежный капитан - [73]

— Стоять! Всем назад! — кричал комбат, тщетно пытаясь остановить «анархистов». — Документы никому не выдам!

— Выдашь, куда денешься, в полку сами заберём, — ехидно ответил ему пробегавший мимо плюгавый солдатик.

— А то и бока намнём, — пообещал другой, фигурой покрепче, — кончилась ваша власть…

Вскоре поляна-плац напоминала картину разгрома и паники первых месяцев войны в сорок первом году: сапоги, шапки, котелки, скомканные шинели, всё валялось беспорядочно, кучками, словно под ними была тысяча трупов уничтоженной армии.

Миновал час, и лагерь полностью опустел. Призванные из запаса офицеры некоторое время попытались помогать, но потом один за другим тоже тихо слиняли (что нам больше всех надо?), остались только кадровые офицеры, прапорщики и срочники, которые пытались спасти дорогостоящее имущество. Осеннее развертывание полка, которое началось более-менее успешно, завершилось почти полной катастрофой, не в военном конечно плане, а для тылов.

Командир полка Плотников, словно император Наполеон, объезжал покинутые лагеря, хмуро окидывал заснеженные полигоны и его душила бессильная злоба, обстановка была гнетущей, напоминала катастрофу великой «двунадесятиязычной» армии. Конечно, позднее победные реляции были составлены, направлены в верха, но финал был скорее переправой при Березине, чем победой при Аустерлице. Имущественные потери удалось частично скрыть, что-то спасли, что-то списали (прапорщики ковыряли сугробы до самой весны собирая вещи), а командование округа поставило пулеметному полку (уже не дивизии) за учения положительную оценку.

* * *

В любой даже самой неудачной войне, надо иметь особый полководческий талант, чтобы свое поражение суметь объявить победой, провозгласить торжества и затем долго всенародно праздновать. Прирождённый талант полководца был у Александра Великого, Ганнибала, Цезаря, Суворова, Наполеона и у многих других, но гораздо большее число бесталанных генералов и маршалов достигали своих головокружительных карьерных успехов либо в штабных интригах, либо при помощи и содействии влиятельных родственников, жён и любовниц, и даже потерпев сокрушительные поражения, они часто ухитрялись выйти сухими из воды, да ещё с боевыми наградами и почестями.

В последние годы маршалам и генералам нечем было особенно похвастать, батальных сражений не случалось, а в мелких конфликтах они, даже не одерживая побед, коллекционировали ордена и юбилейные медали. Но Афганистан, Ангола, Эфиопия, стычки на границах — разве их можно сравнить с Полтавой, Бородино, с битвой за Берлин? Масштаб не тот, нет желаемого размаха. Досадно…

Так что в наши дни и отчет об успешных учениях — победа! Потери людские и в технике минимальные, а это главное. И пусть победа эта липовая, и одержана генералами на бумаге, но все-таки…

* * *

После окончания никому не нужных учений возобновилась обычная тихая рутинная служба, утреннее построение, лёгкая перебранка начальников, постановка задач. Далее неторопливый перекур и по казармам. Пулеметный полк тем временем начали активно реорганизовывать: укрепрайон консервировать с последующей ликвидацией (этот процесс пошёл сам собой, особенно с началом массового выделения жителям города земельных участков, в том числе участков вместе с дотами и артиллерийскими капонирами), а офицеров разгонять кого куда. Одним нашли должности на создаваемой базе, причём с повышением в званиях, другие ушли на пенсию, третьи отправились в дальние гарнизоны и тоже с повышением по службе.

Инженеры и технари неторопливо передавали технику, тыловики списывали имущество, секретчики ликвидировали ставшие теперь ненужными документы. Громобоев выпал из «обоймы». Политическое начальство (очевидно благодаря стараниям генерала Никулина) на период реорганизации вывело его за штат, и капитану оставалось ждать решения своей судьбы (хотя после окончания учений его аттестовали на вышестоящую должность). Что дальше?

Этот гарнизон Эдуарду нравился, покидать его не хотелось: коллектив хороший, завёл много друзей, служба вполне нормальная, не утомительная. Но, увы, полк окончательно попал под сокращение, и из некогда боевой единицы делали тыловую базу хранения вооружения и техники. Наступило безвременье. На душе было тревожно, в какую-то Тмутаракань с маленьким ребёнком отправляться не хотелось, личная жизнь вроде бы только начала вновь налаживаться, и наконец окончил делать ремонт в новой квартире.

Обычно после построения части Громобоев от нечего делать садился за стол в канцелярии и гонял шеш-беш то с командирами рот Демешеком или Меньшовым (этим капитанам предстояло убыть к новому месту службы), то с Тумановым. Так коротал время до обеда, протирал штаны, чтобы отметиться на службе. А после обеда капитан исчезал по своим личным делам.

Громобоев продолжал тайно ходить на политические собрания, посещать закрытые диспуты подпольных экономистов-рыночников, участвовать в шумных митингах и манифестациях. От безделья он днями и вечерами шатался по конференциям, дискуссиям, лекциям…

Постепенно политика захватила, увлекла и затянула Эдика в свой водоворот нешуточных страстей. Ведь весь народ в те годы ни о чём другом помимо политических тем в кабинетах и курилках почти не говорил: судили, рядили, спорили до хрипоты, хватали друг друга за грудки, когда страсти накалялись, и не находили иных аргументов в дискуссии. Даже похабные разговоры о женщинах прекратились.