Мятежные крылья - [21]

Мы сближались так быстро, что вот-вот должны были разойтись на встречных курсах.

— Что будем делать? — спросил Диаз.

— Делай как я!

Сходиться с бомбером лоб в лоб было не с руки. Во-первых, толком прицелиться не успели бы, во-вторых, имелся риск получить в ответ в два раза больше пуль, чем сам выстрелишь. Поэтому я взял ручку на себя и, прибавив газу, стал набирать высоту.

— Первый, валим его? — снова поинтересовался ведомый.

— Сначала припугнем. Не уйдет — завалим.

Сумрачное декабрьское небо быстро набегало навстречу. Я следил краем глаза за высотомером: тысяча пятьсот… две тысячи… три тысячи… хватит! Я плавно двинул ручкой управления, одновременно нажимая левую педаль, — и мой "Мустанг", зацепив крылом нижнюю кромку облаков, послушно вошел в разворот. Теперь мы оказались позади и выше бомбардировщика, который, проскочив под нами, шел к нашему аэродрому.

Диаз несколько запоздал с маневром и оказался в облаках, но, выскочив из них, стал нагонять меня. А я полого пикировал, настигая "Инвейдер", чей грязно-зеленый силуэт с броскими эмблемами на крыльях отлично был виден на фоне земли.

Его стрелок не дремал — когда мы оказались в двух сотнях футов от самолета, и я уже прицеливался, по нам стегнула сдвоенная очередь — заработали пулеметы верхней турели. К счастью, смертоносные светляки трассеров прошли выше — стрелок неверно рассчитал упреждение. Я ощутил знакомый прилив адреналина.

В следующий момент я дал очередь так, чтобы она прошла прямо перед носом "Инвейдера". Потом еще одну. Потом я чуть отдал ручку управления от себя и ушел под бомбардировщик, в каких-то десяти-пятнадцати футах позади него. Меня ощутимо тряхнуло струей воздуха от его винтов.

Оказавшись под противником, я взял ручку на себя и практически свечой выскочил перед ним. Диаз пока в бой не вступал, держался позади, выше и чуть в стороне, подальше от пулеметов бомбардировщика. Правильно, нечего рисковать, пусть лучше страхует, если вдруг тут еще и истребители появятся…

Впереди уже виднелась наша взлетная полоса. Пилот бомбардировщика явно был настроен решительно, иначе с чего бы он так упрямо пер вперед? Видимо, получил строгий приказ уничтожить полосу любой ценой. Или пообещали кучу денег. Или и то, и другое… Все могло быть.

Перевернувшись через крыло, я снизился и, пристроившись впереди и правее "Инвейдера", там, где меня не могли достать его пулеметы, уменьшил скорость, чтобы удержаться рядом. Посмотрел на кабину вражеской машины. Там, за стеклом, виднелось лицо пилота. Он глядел прямо на меня.

Я знаком приказал ему убираться из нашего воздушного пространства. Пилот в ответ показал неприличный жест, который иначе как "отвали" не трактовался, и сделал вид, что сейчас направит самолет на меня. Я пожал плечами и, двинув вперед сектор газа, стал набирать высоту.

— Диаз, валим его.

— Как скажешь.

Он спикировал на бомбардировщик сверху и сзади, как коршун, а я, сделав вираж, вышел противнику в хвост. Мы поочередно всадили в "Инвейдер" по две-три очереди, и он, так и не долетев до Майяри-Арриба, отвернул со снижением на восток, волоча за собой черный шлейф дыма. Диаз прострелил ему левый двигатель, а я изрешетил хвостовое оперение и, по-моему, убил или ранил стрелка, сидевшего в хвосте. Во всяком случае, в ответ по нам больше никто не стрелял.

— Добьем? — деловито спросил Диаз. Я чувствовал, что ему не терпится сбить первого своего противника, но нам нельзя было зря тратить боеприпасы и горючее. Их и так было маловато.

— Нет. Возвращаемся.

— Жаль. Ну, ладно.

Проводив подранка взглядами, мы направились на базу. Нас встретили как героев — все видели, что вражеский самолет, дымя, улетел прочь. Да и бой можно было увидеть в бинокли, а их у нас уже было достаточно.

— Ищи бумагу для газеты! — ехидно сказал я Геррере. — Истребители уже делают по два вылета в сутки!

— Ну ты и скажешь, — отозвался главком, но я видел, что он доволен нашими успехами.

Вечером я пересчитал патроны. Их у меня оставалось всего по сто на ствол, у Диаза — чуть побольше.

— Негусто. Но еще на вылет хватит, если будем экономить… — вздохнул я.

Глава седьмая

…Наступило тридцать первое декабря. Я полночи не спал, взахлеб читая Ремарка, и уснул лишь под утро. Снились мне какие-то странные пыльные города, по улицам которых бродили погруженные в себя люди; я обращался к ним, спрашивая, не видел ли кто мою Марию, — но меня никто не слышал. Они шли мимо, что-то бормоча про себя, а если я стоял перед ними, смотрели сквозь меня невидящим взглядом. Отчаявшись что-то выведать у них, я забрел в какой-то сумрачный парк и присел на скамью, — и тут мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся — передо мной стоял человек в плаще, лицо которого скрывал капюшон.

— В Санта-Кларе идет бой, — глухо сказал он. — Нашим парням нужна помощь. Надо разбомбить казармы.

— Но у нас нет бомб и патронов, — возразил я. Язык едва повиновался мне, и я с трудом выдавливал из себя слова.

— Все у нас есть. Проснись, засранец!

При этих словах видение померкло, и вместо него я увидел перед собой лицо Адольфо. Он тряс меня за плечо:

— Вставай, осел, нам надо лететь!