Мятежная совесть - [45]

– Наводнить партии американскими шпиками удалось быстрее, чем ожидали в США, – продолжал рассказывать сведущий Бэр. – Исключение составляет КПГ. Старые члены партии неподкупны, а новых не пускают в руководство. В зависимости от особенностей каждой партии, кроме общих задач, существуют специальные, которые время от времени меняются. Для свободно-демократической партии{31} надо было загодя подготовить раскол, так как в этой партии существует оппозиция против Аденауэра. В социал-демократической партии основной упор делается на подкуп. Это оказалось самым легким. Партией руководят большей частью лица, потерявшие связь с рабочим классом. Они крепко держатся за свое кресло.

Мою усталость как рукой сняло – рассказ Бэра оказался интересным. Но вот он замолчал и попросил принести напитки. Я задумчиво разглядывал записи, которые он передал мне.

– А теперь угадайте: какая из партий обходится американцам дороже всего?

Я подумал:

– КПГ.

Бэр высмеял меня.

– На нее не тратят ни гроша. Есть, разумеется, особый отдел для борьбы с «красной чумой». Его цель – учитывать всех членов партии и симпатизирующих ей и заносить их в списки, чтобы затем как можно скорее запереть их в концлагеря. За эту работу с поразительной энергией взялось несколько немцев. Американцам отбою нет от немецких доносчиков, готовых предать своих «красных» соотечественников. Но попробуйте же угадать, – напомнил мне Бэр.

Я назвал свободно-демократическую партию. Но оказалось, что эта маленькая партия, за которую голосовало от десяти до двадцати процентов избирателей, в американском списке расходов стоит на втором месте. В нее входят и те, кто заинтересован в торговле с Востоком. Поэтому здесь особую роль играют взятки.

Я осрамился и больше не хотел гадать. Наконец Бэр выдал мне секрет.

– Неисчислимые миллионы долларов уплывают в христианско-демократический союз.

У меня отнялся язык. Бэр заметил мое замешательство.

– Дело в том, что американцы стараются заманить народ в партию, которая использует христианство в политических целях. Приходится выкладывать монету. Надо же как-то привести миллионы избирателей туда, куда они не хотят идти, но куда их тянут американцы.

Бэр продолжал:

– Я с восторгом участвовал в работе, пока борьба шла против фашизма и милитаризма. Но постепенно все повернули вспять, поставили с ног на голову. Тех, кого раньше преследовали, теперь стали поощрять, а антифашистов – преследовать. Между прочим, борцов за мир особенно ненавидят потому, что борьба за единство и мир грозит разрастись до всенародного движения. К тому же сторонников мира трудно учесть – ведь они не входят в определенные организации. Когда пришло секретное распоряжение выключить борцов за мир из общественной жизни и прежде всего изолировать их от влияния коммунистов, а со временем арестовать, я не мог больше совместить работу в Си Ай Си со своей совестью. С помощью своих американских друзей я перешел в ИРО.

И Бэр рассказал о своей деятельности в этом американском заведении. Здесь ему тоже не понравилось. Он убедился, что американцы вовсе не стремятся вернуть перемещенных лиц на родину, а стараются использовать их для шпионско-диверсионных целей.

– Для своих грязных дел американцы используют и евреев и антисемитов одновременно. Никаких норм морали они не признают. Цель у них одна – мировое господство. Я сказал:

– Кто понял это, тот обязан бороться, пока у него хватит сил.

Бэр ответил:

– Давайте продолжим разговор завтра. На воскресенье я вас захвачу к знакомым на Штарнбергское озеро. А сегодня я покажу вам ночную жизнь Мюнхена. Главную роль в ней играют американские солдаты – Джи Ай{32}.

Ночная жизнь Мюнхена быстро утомила меня. В переполненные рестораны и пивные можно было пробиться лишь с помощью локтей. Примерно на пятьдесят Джи Ай приходилась одна немецкая проститутка, из-за которой оруженосцы «западной христианской культуры» тут же начинали драку. Около десяти вечера мы с Бэром условились о воскресной встрече, и он проводил меня до маленькой тихой гостиницы, где я остановился.

Лежа в постели, я с грустью думал о тяжкой доле этого немецкого эмигранта. Но я еще не подозревал, что он разыгрывает заданную ему роль. Мои мысли были прерваны грубыми ударами в дверь.

– Войдите!

– Живо открывай, – орал кто-то возбужденным голосом.

– Дверь открыта, – спокойно ответил я.

Сквозь щель в двери кто-то осторожно просунул ствол пистолета.

– Руки вверх! – крикнул огромный, двухметрового роста, штатский.

Предводитель ворвавшихся не сводил с меня пистолета, а четверо или пятеро подозрительных парней, переговаривавшихся по-баварски, обрушились на все, что находилось в комнате. Очевидно, роли были распределены заранее. В одно мгновение со своих мест полетели картины, занавеси, ковры, половичок. Разобрали кровать, тщательно обыскали мою одежду и прочие вещи. Все свалили в угол. Окна распахнули настежь, и по комнате гулял ветер. Номер выглядел так, словно в лавку старьевщика угодила бомба. Я с поднятыми руками в ночной рубашке стоял среди этого хаоса под направленным в мою грудь пистолетом долговязого штатского.

Вспомнив, как однажды, еще лейтенантом, я тоже стоял по стойке «смирно» в одной ночной рубашке, я вдруг рассмеялся… Долговязый в бешенстве закричал: