Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы - [44]

В дальнейшем командир полка приказал сотням не предпринимать никаких наступательных действий. Создавалось впечатление, что турки делают частые разведки боем перед крупным наступлением, и, во избежание всяких неожиданностей, Кучеров приказал всему полку оставить биваки и выйти на позицию. В эти же дни задержанные жители окрестных сел сообщили, что в с. Четверат турецкие части вошли два дня назад и их численность составляет свыше 4-х тысяч, а в Кара-Килисе около двух тысяч при 140 орудиях и множестве пулеметов.

По всему фронту шли ожесточенные бои, турецкое командование искало слабое место в обороне русских войск и не находило его. Если же противнику удавалось хотя бы незначительно продвинуться в глубь русской обороны, вдело вступали казаки. Они отсекали прорвавшегося неприятеля от основных его сил и громили его по частям. Давление турок начало ослабевать, а вскоре русские части сразу в нескольких местах перешли в наступление и отбросили противника с занимаемых им рубежей. В этих боях 1 марта 1916 г. вновь отличилась сотня, которой временно командовал прапорщик Сорокин. Три ее взвода под командованием прапорщика Георгиева Сорокин назначил вести разведку отступающего противника, двигаясь как обычно впереди колонны русских войск. Во время этого преследования Георгиев, как говорится в журнале военных действий 3-го Линейного полка:

«[…] с 10 казаками бросился в атаку на арьергард отступающей турецкой части. Он захватил 24 пленных турок, в том числе одного офицера, 6 человек зарубил. Сами казаки тоже понесли потери — 2 казака были убиты: Волобуев и Захарьин, ранены были две лошади, в том числе самого Георгиева. В 11 час. вечера полусотня в полном составе вошла в Мема-Хатун первой»[76].

Это было небольшое село, скорее хутор, расположенный в маленькой котловине. Напротив него с запада поднимался кряж с выпирающими из него двумя пиками. Очевидно, отсюда и произошло название села. Слово Мема-Хатун на русский язык переводилось как «женская грудь». Сотня заняла сторожевое охранение в 3-х верстах от него, а в село вошли казаки 1-го Кавказского полка. От второй полусотни Сорокин назначил 10 казаков сопровождать колонну пленных в 208 человек.

В этот же день Сорокин докладывал в полк:

«Дополнительно к полевым моим запискам начальнику Кавурма-Чукурского отряда за № 102 и 103 доношу, что при взятии мною с. Гюль-Веран показали полнейшее бесстрашие, служа примером храбрости, следующие нижние чины вверенного мне разъезда — раненые: подхорунжий Калюжный и приказной Чернобаев; первыми ворвавшиеся в селение, мл. урядники: Павел Терек, Аким Кузнецов, Семен Еськов, Александр Жидков, приказные: Никита Журавлев, Иван Пащенко, Петр Бублик и казак Андрей Рыбников, которых ввожу в ходатайство о награждении»[77].

В последующие дни сотня прапорщика Сорокина обеспечивала летучую связь с отрядом полковника Мигузова и в тоже время двигалась на с. Кетур с задачей успеть перехватить там отступающие от Мема-Хатун разрозненные части турок. Сорокин успешно выполнил и эту задачу, а потом получил приказ вернуться в Мема-Хагун. В боевых действиях наступила небольшая пауза, и некоторым офицерам и казакам дали отпуска. Сорокин отпуска не получил, но с женой все же увиделся. Она сама приехала к нему на фронт. По смелости и предприимчивости Лидия Дмитриевна была под стать мужу, задумала нелегально съездить в Саракамыш. Дальше женщине проехать было бы невозможно. Потомки Сорокина до сих пор хранят в памяти рассказ Лидии Дмитриевны о том, как она оказалась на фронте.

Она уговорила казаков, прибывших на побывку в Петропавловскую, помочь ей осуществить задуманное, и те согласились. Это была целая «операция». Лидия Дмитриевна переоделась в офицерскую форму Ивана Лукича, которая хранилась дома, для солидности пришила погоны есаула и вместе с возвращающимися из отпуска одностаничниками, приехала во Владикавказ. Там в ночное время ее провели в общий вагон, и она спряталась на верхней полке. Однако эта затея чуть было не сорвалась в самом начале. Перед отходом поезда в вагон пришли жандармы и стали проверять документы у тех, кто ехал в Саракамыш. Но казаки не растерялись. Они укрыли ее буркой с головой, а на видном месте повесили черкеску с погонами есаула. Жандармам же сказали, что есаул сильно пьян, и лучше его не трогать, а то достанется всем. Это помогло и «есаула» будить не стали. Из Саракамыша Сорокину по телефону знакомые связисты сообщили о приезде жены.

Однако приехать к ней было очень не просто. Во-первых, нужно получить на это разрешение, а, во-вторых, следовало торопиться и как можно скорее прибыть в Саракамыш, пока Лидию Дмитриевну «не разоблачили». Но все окончилось благополучно, командир полка вошел в положение Сорокина и изыскал повод, чтобы отправить его с заданием в тыл. Прежде чем доскакать до Саракамыша, Сорокину пришлось почти четыре дня не вылезать из седла. Сначала проехать 90 км до Эрзерума, потом столько же до Гассан-Калы и еще столько же до Саракамыша. Но все обошлось благополучно, и короткая встреча Сорокиных состоялась.

Тем же, кто получил тогда отпуска официально, дали на это по 28 суток. Это было сделано впервые за всю войну, и можно было представить, как счастливы были те, кто наконец поехал домой, хотя из отпущенных 28 дней казак мог находиться на побывке не больше 10. Как уже говорилось, 4 дня уходило на то чтобы добраться до Саракамыша, 3 дня на поездку по железной дороге и обратно столько же. Отпуска предоставили двум офицерам и двум казакам на сотню. Повезло и вестовым. Они должны были сопровождать своих командиров до Саракамыша и там ожидать с лошадьми их возвращения.