Мясо с кровью - [13]

После десятиминутного полета над океаном на маленьком пропеллерном самолете мы приземлились в аэропорту — без планов, без друзей. Нам не на чем было ехать и негде жить. У ленты багажного транспортера кто-то поздоровался с моей спутницей, они обменялись несколькими шутливыми репликами. Впрочем, этот тип не предложил поселиться у него. Никаких такси не было и в помине.

Покинув славный остров, где, несмотря на еженощные попытки самоубийства, я по крайней мере почти задаром ел, пил, купался и спокойно спал в собственной постели, я вдруг оказался бездомным. Что еще хуже, я вскоре обнаружил, что моя любовница — избалованная, вечно пьяная, практически невменяемая шизофреничка.

И наркоманка. Я, кажется, об этом уже говорил.

Загадочные «русские друзья» прекратили свое существование еще во время полета. В течение следующих нескольких дней мы регулярно получали пренеприятные напоминания об окружающей реальности. Мы далеко не сразу нашли такси и добрались до отеля — как только служащие увидели мою загадочную и явственно безумную спутницу, для нас поспешно нашли номер на ночь. Очень дорогой.

У очень богатых людей есть свойство, о котором я позабыл. Я заметил его во время краткого пребывания в колледже, — возможно, это наследие «старой школы», прежнего типа богачей. Богатые сукины дети ни за что не платят. Они не носят с собой наличных и даже кредитки, как будто те маленькие суммы, которые могут понадобиться, недостойны внимания и обсуждения. Лучше уж ты заплати. И я платил. Дни и ночи мы кутили, распивая непомерно дорогие напитки, а потом подкупали барменов, чтобы те после смены везли нас в отель на собственных машинах. Мы катили во мрак — туда, где, по мнению моей спутницы, надлежало провести эту ночь. Отвратительные номера, как в захолустном мотеле, стоили, как номер в «Ритце». И снова спиртное.

К тому времени я стал заложником ее жутких перепадов настроения. Она окончательно спятила и мгновенно превратилась из остроумной и нежной женщины в злобную, вечно раздраженную истеричку. Когда мы пили дорогущий мохито на очаровательном пляже, она в ярости набросилась на менеджера, обвиняя первого попавшегося курьера в краже мобильника. На самом деле она постоянно теряла телефон, сумочку, все остальное. Моя спутница стала забывчивой и неряшливой, то срывалась танцевать, то добывать кокаин, то здороваться со старым другом — ну совершенно слетела с катушек. Она забывала, куда кладет вещи (и даже не помнила, были ли они у нее вообще с собой).

Я не люблю тех, кто оскорбляет обслуживающий персонал. Это нестерпимо. С моей точки зрения — грех непростительный, если только вы не улаживаете личное дело или не проявляете закономерное недовольство официантом или курьером. Как только я впервые увидел такую сцену, наши отношения закончились. Она обвинила меня в том, что я «больше забочусь об официантах», чем о ней, — и не ошиблась. С этой минуты я превратился в сиделку при сумасшедшей и чувствовал себя обязанным лишь поскорее запихнуть девицу в самолет и отправить в Англию, понеся как можно меньше ущерба. Я привез ее сюда, позволил беде случиться — и был обязан по крайней мере вернуть идиотку домой целой и невредимой.

Сказать проще, чем сделать.

Люди ее боялись. Я быстро это понял.

Еще в Англии она упомянула о своем бывшем бойфренде, который якобы не давал ей покоя. Матери пришлось позвонить каким-то «друзьям», и те «побеседовали» с парнем — больше никаких проблем не возникало. Отчего-то я не обратил внимания на этот предупреждающий сигнал — как и на многие другие. Теперь мне чертовски хотелось отправить ее на самолете в Лондон, но это было все равно что читать нотацию дикому животному. Она никуда не хотела лететь. И не полетела бы.

В середине ночи она включала телевизор на полную громкость и щелкала с канала на канал, слушая новости и болтая о ценах на нефть. Как ни странно, ни соседи, ни менеджер не смели жаловаться. Каждую ночь я засыпал, не зная, где мы окажемся завтра. Я не исключал, что, возможно, проснусь в луже крови неопределенного происхождения, — поутру я боялся открыть глаза и увидеть, что она перерезала себе вены. Или мое горло. Я пытался, искренне пытался вести себя так, как, по моему мнению, нужно обходиться с сумасшедшими — мягко, по-джентльменски… пока не удастся запихнуть умалишенную обратно в Бедлам. Но она буквально принуждала окружающих помогать нам — посторонним людям и дальним знакомым, которым, казалось, нравилось возить по городу чокнутую богачку и добывать ей кокаин. Она вламывалась на вечеринки, нюхала порошок и служила настоящим магнитом для всяческих потакал, для подлых любителей устраивать кутежи.

— Чем она занимается? — однажды спросил восхищенный зевака, когда моя спутница поскакала, точно газель, через весь танцпол в туалет — несомненно, затем, чтобы нюхнуть порошка.

— Ничем, — последовал ответ. Как будто этим стоило гордиться.

Люди, знакомые с бритвенно-острым язычком моей спутницы, с ее способностью отпустить жестокую шутку — те, кто знал ее по Сан-Тропе, Монако, Сардинии, ну или куда там еще ездят богатые и знаменитые — вздрагивали при нашем появлении. Никто не заступал ей дорогу.