Мясо - [80]

В своем бестселлере «Дилемма всеядного» Майкл Поллан прослеживает жизнь специально купленной им коровы #534, которую выращивают на мясо на промышленной ферме. Поллан дает пространный и подробный отчет о выращивании домашнего скота, но вдруг останавливается и даже не пытается детально описать забой, отвлеченно рассуждая о его этических аспектах с безопасного расстояния, тем самым сигнализируя о фундаментальной неудаче своего во многом проницательного и откровенного исследования.

«Забой, — пишет Поллан, — был единственным событием в ее [#534] жизни, которое мне не позволили увидеть или даже что-нибудь о нем узнать, кроме его примерной даты. Это не сильно меня удивило: мясная промышленность понимает, что чем больше людей узнает о том, что происходит на убойном этаже, тем меньше мяса они захотят съесть». Отлично сказано.

Но, продолжает Поллан, «происходит это не потому, что забой обязательно негуманен, но потому, что большинство из нас просто не хочет, чтобы им напоминали, что такое мясо и чего стоит донести его до наших тарелок». Это поразило меня, потому что лежит где-то между полуправдой и уклончивостью. Как объясняет Поллан, «готовность есть промышленное мясо заставляет нас свершать героический подвиг неведения или, как минимум, забвения». Героизм нужен именно для того, чтобы человек забыл гораздо больше, чем просто факт смерти животного: человек должен забыть не только то, что животных убивают, но и как это делают.

Даже среди писателей, которые заслуживают огромной похвалы за то, что вывели промышленное фермерство на всеобщее обозрение, зачастую существует безвкусное отрицание настоящего ужаса, причиной которому наши действия. В своем провокативном и во многом блестящем обзоре книги «Дилемма всеядного» Б. Р. Майер объясняет эту интеллектуальную манеру:

«Принцип таков: один человек спорит с другим, пользуясь доводами рассудка, пока его не загонят в угол. Тогда он прекращает дискуссию и уходит, притворяясь, что он выше этого, хотя на самом деле у него просто нет больше аргументов. Отсутствие аргументов выдается за некую известную только ему тайну, а отказ от спора подается как снисходительное нежелание выказывать презрение к слабому уму и дешевому самомнению противной стороны».

Существует еще одно правило этой игры: никогда, абсолютно никогда не придавать значение тому, что 99 процентов времени человек должен выбирать между жестокостью, экологическим разрушением и отказом от поедания животных.

Нетрудно вычислить, почему промышленность, производящая говядину, не позволяет даже горячему поклоннику мяса хоть одним глазком увидеть бойню. Даже на тех из них, где большая часть домашнего скота умирает быстро, трудно вообразить, чтобы день прошел без того, чтобы несколько животных (десятки, сотни?) не встретили самый жуткий конец. Мясная промышленность, придерживающаяся этики, которой придерживаются большинство из нас (обеспечение животным хорошей жизни и легкой смерти при минимальных потерях) — это не фантазия, но тогда она не сможет поставлять то громадное количество дешевого мяса на душу населения, которым мы сейчас наслаждаемся.

На типичной бойне домашний скот ведут через впускной тоннель в оглушающую ловушку — обычно это большое цилиндрическое пространство, куда проталкивают головы. Оператор или «боец» приставляет ко лбу коровы большое пневматическое ружье. Стальной болт выстреливает ей в череп, а затем втягивается назад в дуло, обычно лишая животное сознания или вызывая его смерть. Но иногда болт только оглушает животное, которое либо остается в сознании, либо очнется позже в процессе «обработки». Эффективность ружья зависит от его производителя и ухода за ним, а также от мастерства того, кто его применяет, — маленькая течь в шланге или преждевременный выстрел — еще до того, как ружье упрется в череп животного, — может уменьшить силу удара, и животное останется с нелепой дырой в голове, но способным чувствовать боль.

Эффективность операции может быть также снижена из-за того, что некоторые управляющие бойнями не хотят, чтобы животные были «слишком мертвыми»: когда сердце перестает биться, кровь вытекает слишком медленно или вытекает не вся. (Для рентабельности бойням «важно», чтобы кровь вытекала быстро, еще и потому, что кровь, оставшаяся в мясе, активизирует рост бактерий и сокращает срок его годности.) В результате некоторые фабрики намеренно выбирают менее эффективные методы оглушения. Это ведет к тому, что более высокий процент животных требует нескольких ударов или они остаются в сознании или приходят в себя в процессе переработки.

Это не шутки, и нечего отворачиваться. Поясним, что имеется в виду: животные истекают кровью, с них снимают шкуру и расчленяют, а они это чувствуют. Это происходит постоянно, а промышленность и правительство это знают. Несколько фабрик было упомянуто в списках «отличившихся» в том, что там спускали кровь, сдирали шкуры и расчленяли живых животных, при этом они оправдывали свои действия тем, что это принято в индустрии, и наверняка удивлялись, почему выделили именно их из множества подобных.