Мясо - [69]

Индустрия меньше удручает меня говядиной, выращенной на фидлоте* (и 100 % говядины от коров, выращенных на пастбищах, на какой-то миг затушевывают проблему забоя, точнее, такое мясо вызывает меньше беспокойства, но об этом в следующей главе). И все же сказать, что нет ничего хуже промышленной свинофермы или птицефермы, значит не сказать почти ничего.

* Территория для интенсивного откорма скота.

Для меня вопрос в следующем: поскольку употребление в пищу животных абсолютно необязательно для меня и моей семьи — в отличие от многих других жителей планеты у нас имеется широкое разнообразие других продуктов, — стоит ли вообще есть мясо? Я отвечаю на этот вопрос как тот, кто прежде любил мясо. Вегетарианская диета может быть богатой и приносящей радость, но положа руку на сердце я не могу утверждать, как это пытаются многие вегетарианцы, что она столь же богата, как рацион, включающий в себя мясо. (Те, кто ест шимпанзе, смотрят на западную кухню как на жалкий рацион, лишенный настоящего деликатеса.) Я люблю суши, люблю жареную курицу, люблю хороший стейк. Но у моей любви есть пределы.

Поскольку я столкнулся с реальностью промышленной фермы, отказ от употребления в пищу стандартного мяса не был трудным решением. Зато стало трудно вообразить того, кто, кроме извлекающих из этого прибыль, станет защищать промышленное фермерство.

Но все усложняется, когда дело касается таких хозяйств, как свиноферма Уиллисов или ранчо Фрэнка Риза. Я восхищаюсь тем, что они делают, и, зная о страшной альтернативе, трудно не считать их героями. Они заботятся о тех, кого выращивают, и хорошо с ними обращаются, поскольку умеют это делать. И если мы, потребители, сможем ограничить наше желание полакомиться свининой и индюшатиной до пределов, удовлетворить которые сможет их естественная, т. е. обходящаяся без промышленных предприятий, популяция на земле (а это уже немало), тогда отпадет необходимость в устрашающих экологических аргументах против подобного фермерства.

Очевидно, кто-то может возразить, будто употребление в пищу животных любого вида — это необходимость, таким образом, пусть и не напрямую, он поддержит промышленную ферму, увеличив спрос на мясо. Есть серьезные причины, почему я не стану есть свинину с фермы Пола Уиллиса или кур от Фрэнка Риза, но мне неловко это писать, зная, что и Пол и Фрэнк, ставшие моими друзьями, прочтут эти слова.

Хотя Пол делает все, что может, но его свиней до сих пор кастрируют, и до сих пор им приходится преодолевать большие расстояния до бойни. А до того, как Уиллис познакомился с Дайаной Хальверсон, специалистом по благоденствию животных, которая с самого начала помогала ему в работе на компанию «Ранчо Нимана», он обрубал поросятам хвосты, что доказывает, что даже самый добрый фермер не всегда может посвятить себя благополучию своих подопечных полностью.

А кроме того существуют бойни. Фрэнк честно назвал проблемы — он все ищет и не может найти подходящую бойню для своих птиц, где индеек будут забивать именно так, как ему кажется приемлемым. Что касается забоя свиней, то «Рай для парного мяса» и вправду что-то вроде рая. Из-за организации всей мясной промышленности, из-за предписаний Министерства сельского хозяйства США и Пол, и Фрэнк вынуждены отправлять своих подопечных на бойни, которые могут контролировать лишь частично.

На каждой ферме, как и везде, есть свои недостатки, иногда это случайности, иногда дело поставлено не так, как должно. Жизнь тонет в несовершенствах, но некоторые несовершенства имеют больше значения, чем другие. Насколько несовершенными позволено быть животноводческим фермам и бойням до того, как они покажутся слишком несовершенными? Разные люди проложат границу по-разному, приняв во внимание такие хозяйства, как фермы Пола и Фрэнка. Люди, которых я уважаю, проведут разграничительную черту по-разному. Но меня на данный момент — мою семью — беспокоит, что представляет собой мясо в реальности и каким оно должно стать, чтобы заставить меня полностью от него отказаться.

Конечно, существуют обстоятельства, в которых я буду есть мясо, существуют даже обстоятельства, в которых я съем и собаку, но я вряд ли с такими столкнусь. Вегетарианство — это довольно расплывчатое понятие, и я оставил за собой возможность самому решать вопрос об употреблении в пищу животных (а можно ли не определяться по такому вопросу?), не осуществляя этого на деле.

Это возвращает меня к Кафке, застывшему в Берлинском аквариуме, рыба, на которую он неотрывно глядел, снова обрела умиротворенность после того, как он принял решение не есть мяса. Кафка осознал, что рыба — член его невидимой семьи, не равное ему, но иное существо, о котором он тревожится. Я пережил тот же опыт в «Раю для парного мяса». Я не стал «спокоен», когда взгляд свиньи, идущей на забой у Марио, которой оставалось жить всего несколько секунд, встретился с моим. (Вам когда-нибудь случалось быть тем, на кого упал чей-то предсмертный взгляд?) Но я и не застыдился. Свинья не стала вместилищем того, что я выбросил из головы. Она стала вместилищем моей тревоги. Я почувствовал — чувствую — от этого облегчение. Мое облегчение, конечно, не имеет значения для самой свиньи. Но имеет значение для меня. И это частица моих размышлений об употреблении в пищу животных. Взяв только одну часть уравнения — о поедании животного, а не о съеденном животном, — я просто не могу чувствовать себя цельным, когда настолько сознательно, настолько умышленно забываю.