Мы живём в замке - [7]

Наши гости, заранее приглашенные, подъезжали к дому по аллее, она тянулась от ворот, выходивших на шоссе, до парадного входа в дом. В детстве я, бывало, лежала у себя в спальне, в глубине дома, и представляла площадку перед входом оживленным перекрестком: по аллее туда—сюда разъезжают достойные люди, опрятные и богатые, разодетые в шелка и кружева, им к нам в гости можно; а по тропинке снуют жители поселка — украдкой, воровато оглядываясь, подобострастно уступая дорогу. «Им сюда не проникнуть, — убеждала я себя, а в темноте на потолке качались черные тени деревьев, — им сюда не проникнуть, тропинка закрыта навсегда». Иногда я доходила до ограды и, прячась за кустами, смотрела, как люди тянутся из поселка к остановке прямо по шоссе. Насколько я знаю, никто и никогда не пытался пройти по тропинке с тех пор, как папа запер калитку и ворота.

Я втащила сумки, и тщательно заперла калитку, и замок подергала — держит ли? Теперь я в безопасности. Тропинка вилась в сумраке: когда папа стал тут хозяином, блеквудские земли пришли в запустение, и деревья, кусты, травы разрослись привольно, зелень стояла стеной везде, кроме большой поляны да сада с огородом, превратилась в густые заросли, и никто, кроме меня, не ведал тайных путей. Я шла по тропинке легко — я уже дома, и мне знаком каждый куст, каждый поворот. Констанция знает названия всех растений, мне же довольно знать, как и где они растут, знать, что они преданно укроют меня от любой опасности. На тропинке только мои следы: в поселок и обратно. За поворотом могли попасться и следы Констанции — она иногда выходила мне навстречу, но в основном ее следы в саду и в доме. Сегодня она встречала меня в конце сада — я увидела ее, как только свернула: стоит на фоне дома, освещенная солнцем. И я побежала навстречу.

— Маркиска, — улыбнулась она. — Гляди, как я сегодня далеко зашла.

— Слишком далеко, — сказала я. — Не успеешь оглянуться — ты и в поселок за мной увяжешься.

— Может, и схожу как-нибудь.

Я похолодела, хотя знала, что она просто дразнит; потом вымученно засмеялась:

— Тебе там не шибко понравится. Ну-ка, не ленись, возьми хоть одну сумку. А где мой кот?

— Ты же опоздала, вот он и принялся бабочек гонять. Ты яйца купила? Я забыла написать.

— Купила-купила. Давай устроим обед на лужайке.

В детстве я свято верила, что Констанция — сказочная принцесса. И все пыталась ее нарисовать: с длинными золотыми локонами и синими-синими — аж грифель крошился — глазами; на каждой щеке — ярко-розовое пятнышко; я всегда удивлялась своим рисункам: Констанция и впрямь была именно такая, даже в самые трудные времена — розово-бело-золотистая, — и ничто не могло ее затмить. В моем мире и по сей день Констанция — самая дорогая драгоценность. Я пошла в дом следом за ней, по мягкой траве, мимо выращенных ею цветов, а из цветов появился мой кот Иона и увязался за мной.

Констанция уже стояла в высоком проеме парадных дверей, я поднялась по ступеням, положила сумки на стол в огромной прихожей и заперла двери. Мы не откроем их до вечера — наша жизнь протекает в задней части дома, на лужайке и в саду, туда не проникнет никто. Фасад сурово и негостеприимно глядит на шоссе и на поселок, он нас надежно укроет. Порядок мы поддерживаем во всем доме, но крутимся в основном на кухне — только спим наверху, а дядя Джулиан и спит в теплой комнатушке возле кухни; все наши окна выходят на широкую чудесную лужайку, на любимый каштан и цветы Констанции; чуть подальше начинаются сад и огород — тут Констанция возится целыми днями, а еще дальше, за деревьями, — протока. И если мы сидим на лужайке за домом, нас ниоткуда не видно.

Дядя Джулиан восседал за огромным письменным столом и копался в своих бумажках; я сразу вспомнила, что обещала быть к нему добрее.

— Ты разрешишь дяде Джулиану поесть ореховых карамелек? — спросила я Констанцию.

— После обеда, — Констанция бережно вынимала покупки из сумки; любая еда ценилась ею чрезвычайно, к продуктам она прикасалась осторожно и уважительно. Меня же к еде не подпускала, мне не разрешалось ни готовить, ни собирать грибы, лишь иногда я приносила овощи с огорода и рвала яблоки со старых яблонь.

— Сегодня делаем плюшки, — Констанция говорила нараспев, почти пела от радости: она раскладывала продукты. — Дяде Джулиану дадим яйцо всмятку, плюшку и немножко пудинга.

— Вкуснота, — сказал дядя Джулиан.

— Маркисе — что-нибудь солененькое, питательное, но не жирное.

— Иона поймает мне мышку, — шепнула я коту, примостившемуся у меня на коленях.

— Я всегда так рада, когда ты приходишь из поселка. — Констанция взглянула на меня и улыбнулась. — И потому, что еду приносишь. И потому, что скучаю.

— А я-то как счастлива, когда прихожу из поселка.

— Очень было тяжко? — Она легонько провела пальцем по моей щеке.

— Тебе незачем знать.

— Я тоже когда-нибудь пойду в поселок. — Она заговорила об этом уже второй раз — и я снова похолодела.

— Констанция, — произнес дядя Джулиан. Он взял со стола обрывок бумаги, внимательно посмотрел на него и нахмурился. — У меня нет никаких данных, выкурил ли твой отец сигару в то утро.