Мы здесь есть - [8]

– Глупости какие, – Глеб пришел в абсолютный ужас от ее слов. – Сейчас я им постараюсь объяснить…

Крааху оказалось десятка три, большинство из них он видел впервые. Ваал вышел вперед, за ним Глеб увидел белое пятно на морде Усо.

– Послушайте, – начал Глеб. – Я понимаю, что ваш народ во многом винит ее народ, и дружбы между вами нет. Но чтобы вражда и страдание кончились, всегда нужен первый шаг. Он самый трудный, его тяжело сделать, но…

Ваал тихо, страшно зарычал, шерсть на его холке поднялась. Через секунду остальные мартыны подхватили рык.

– Плохо, – сказала Ундина. – Беги, Глеб. Брось меня, иди к моему народу, прыгай вниз! Быстрее!

Глеб покачал головой – нет-нет, надо разобраться, бегством ничего не решишь. И тогда она закричала. Крик был ярко-белый, с острыми краями, с длинными шипами, он раздувался у Глеба в голове – он видел, как некоторые мартыны падают и катаются по полу, зажимая уши, он и сам был готов покатиться, держал Ундину из последних сил, но тут кто-то вырвал ее из его рук, и крик резко прервался.

Тишина казалась оглушительной. Ундина лежала на каменном полу со сломанной шеей, и ее темно-голубые, неестественно вывернутые ноги мелко подрагивали. Потом огромный черный зрачок сузился и застыл.

– Что вы наделали? – в ужасе спросил Глеб. – Что же вы все делаете, а?

Ваал прорычал что-то, поднял кристаллы мнема, которые Глеб уронил, надел на голову, как делал во время их «бесед у камина». К Глебовой неожиданности, вторую пару подняла Усо. Третья веселыми рожками так и торчала на его собственных висках.

– За предательство мы заберем у тебя один глаз, – сказала Усо. Ему послышались в ее голосе нотки торжества.

– Оба, – сказал вдруг Ваал и посмотрел на свои когти.

Глеб не понимал – как это «заберут»? Какое предательство? Он собирался освободить разумное страдающее существо, которое ничего никому не сделало и которое мучили годами самым унизительным образом. А с мартынами же у них дружба, он же предложил свозить ребят на глайдере к родственникам, восстановить связь племен. Ваалу же понравилась эта мысль!

– Ты не сможешь от нас уйти, – сказал Ваал, обошел Глеба, с медвежьей силой обхватил его плечи. – Судя по тому, что ты рассказал о своих людях, они прибудут сюда. Они захотят тебя вернуть. Ты будешь важен. При торговле надо иметь что-то важное для другого…

Они не хотят, чтобы мы им что-то дали, – понял Глеб. То, что мы можем дать – помощь, поддержку, исправление планетарного ущерба – они хотят взять у нас сами… Не хотят добрых землян-прогрессоров. Хотят быть в своем праве, при своей силе – как же это важно разумным существам! И даже землянам – стоит вспомнить истерики про Странников…

Так он отвлекал себя, пока к его лицу приближались острые когти Усо – в ее глазах чудилась Глебу стылая горечь самки, потерявшей детенышей, и разумной женщины, смотревшей, как умирают любимые. Ему казалось очень важным сохранить выдержку, не кричать и не дергаться, раз уж ситуация безнадежная, так пусть останется хотя бы человеческое достоинство. А потом горячее полоснуло по глазам, тело отозвалось первобытным ужасом «меня калечат! меня нарушают!» – Глеб кричал и извивался в крепких лапах Ваала, а потом все исчезло.

В темноте кто-то тихо плакал, поскуливая.

– Кто здесь? – пробормотал Глеб по-русски, не понимая, почему темно – ведь он проснулся и открыл глаза. Потом вспомнил. Резко сел. Голова болела ужасно, в глазницы будто огня залили.

– Нииру, – прогудела темнота.

– Нииру… – Глеб облизал сухие губы, пытаясь вспомнить слова – мнемокристаллов не было. – Нииру, аутаа… Помоги!

Ему надо было выбраться отсюда. Терять больше было нечего, совсем нечего. Он хотел домой.

К маме – и заплакать.

К Марте – и согреться.

К специалистам Комкона – умным, опытным, поднаторевшим в прогрессорстве и непростых ситуациях. Хотел, чтобы боль и сложности закончились, чтобы все стало просто и хорошо, как раньше. Он чувствовал, будто его резко выдернули из веселого категоричного детства во взрослую жизнь – где не было простых выборов, а было какое-то всеобщее страдание и зло под солнцем.

– Нииру, аутаа… Мииса олее? – надо понять, где он сейчас находится. – Олее?

– Вакеаа…

Жестокая комната… Глеб дернулся – встать, нащупать ориентиры, перелезть барьер, сгруппироваться и прыгнуть вниз, в воду, будь что будет – но ноги его оказались крепко связаны. Попробовал поползти – но веревки оказались к чему-то привязаны. Глеб дергался, как потревоженная гусеница, и крепко приложился лицом об пол. Боль ошпарила голову, он почувствовал, как из глаз снова заструилась кровь.

Мартынчик вдруг вздохнул совсем по-человечески, будто решаясь, и Глеб почувствовал на щиколотках его острые когти. За несколько минут он, пыхтя, разодрал Глебовы путы.

– Глееб, – позвал он. – хууолелиии…

Глеб не знал, что это значило. Ниири, вздыхая, убежал. Стало очень тихо.

Щупая перед собою, Глеб дополз до первого препятствия, поднялся, шаря руками. Перед ним была каменная ванна. Поднялся, ощупал ее – пустая, сухая. Он помнил, как они располагались, но не знал, у какой именно сейчас стоял. Глеб составил трехмерное геометрическое уравнение и пополз к следующей – если в ней русалка, то он в передней трети зала, и до барьера – рукой подать. Глеб едва не промахнулся мимо, задел основание ногой, уже миновав. Поднялся, почувствовал под руками прохладную воду, живое тело. Нащупал стержни в русалкиной голове, морщась, вытащил. Русалка молчала, будто у нее не было сил говорить.