Мы встретимся на горе Арафат - [5]

Постепенно стали выделяться у нас в классе два лидера. Во-первых, изящный красавец Риппо, блондин в пышной шапке волос, глаза у него светились нежной голубизной, двигался он с удивительной грациозностью, словно танцуя под музыку, слышную лишь ему одному. И, во-вторых, тот же Альфон, который вдруг стал ходить в красной бейсболке — возмужавший, окрепший, артерии у него уже не просвечивали, с лицом, будто высеченным из мрамора: прямой нос, твёрдый выдающийся подбородок, стальной блеск зрачков, короткая жёсткая стрижка. Говорил он отчётливыми, энергичными фразами, нарубая их отрывистыми движениями ладоней. У обоих образовались гаремы поклонников.

— Всё повторяется: Эллада и Рим, — заметил по этому поводу отец Либби. — И победит, конечно, опять грубая физическая сила.

Я не очень понял, что он имеет в виду.

Исторические аналогии, впрочем, меня не слишком интересовали. Накатывались на меня совсем другие проблемы. Я чувствовал себя будто на карнавале, где все кругом — ряженые, раскрепощённые, а я один — с постной рожей, в строгом костюме с галстуком. Особенно это ощущалось на уроках по безопасному сексу, которые во втором полугодии начал у нас проводить тот же Сморчок. Вот где я осознавал себя совершенно чужим. Я видел вокруг себя разгорячённые лица, блеск глаз, расширенных и горячих от нетерпения, слышал прерывистое дыхание, торопливые перешёптывания, кряхтение и возню, как будто многие из моих одноклассников не могли усидеть на месте. Температура воздуха на таких уроках, казалось, подскакивала на несколько градусов. Но сам я при этом оставался летаргически равнодушным. Более того, схемы, которые демонстрировал нам Сморчок, цветные слайды с переплетениями голых тел, которые он нам показывал, вызывали у меня отвращение. Я тоже дышал прерывисто и тяжело, но не от эротического возбуждения, а от тошноты, которая подступала к горлу. Я едва удерживался, чтобы не отвернуться, чтобы не закрыть руками глаза, чтобы не выбежать опрометью из класса в трусливом и позорном смятении.

В эти дни я утопал в безнадёжном отчаянии. С вечера до утра я лежал на кровати без сна, и в сознании у меня клубилась кисловатая, болотная муть. Я невыносимо мучился. Я беззвучно кричал в подушку, неизвестно кому: ну почему, почему, почему всё так? Почему все люди как люди, и только я какой-то урод, извращенец, биологический деградант, искалечённый странной генетической аномалией? Или, может быть, я просто асексуал? О феномене асексуалов я знал из учебников. По какой-то непонятной причине асексуалы у нас иногда возникали. Отношение к ним было, в общем, терпимое, хотя, разумеется, с таким гендерным статусом я не мог рассчитывать ни на какую приличную специализацию. В лучшем случае это будут коммунальные службы: уборка улиц, дворов, мытьё посуды в пунктах общественного питания. Или хуже того — направят в бригаду подземников, а на чистке подземных коммуникаций, по слухам, ещё никому не удавалось протянуть больше трёх лет: ядовитые испарения, жуткая микрофлора, сумеречники — переродившиеся жуки-древоточцы, мгновенно вгрызающиеся в тело, никакой защитный костюм от них не спасёт.

Никогда ещё у меня не было таких чёрных дней. А на беду, словно этого было мало, ко мне начал упорно клеиться Петка, с которым мы сидели за одной партой. Он, видимо, неправильно истолковал мое прерывистое дыхание. В тот же день я обнаружил на своей подушке стихотворение, написанное красивым, с многочисленными завитушками, почерком: что-то там о птице, тоскующей в одиночестве и мечтающей найти друга, чтобы вместе с ним свободно парить в солнечном небе.

Генетически Петка относился к линии «КА». Собственно, это и внешне диагностировалось по оттопыренным, хрящеватым ушам, по узловатым рукам ниже колен, которые у него болтались как плети. Считалось, что линия «КА» несколько смещена к феминности, но также свидетельствует о склонности биологического носителя к живописи и словесности. Там был какой-то комплекс функционально связанных генов: общий оперон не позволял разделить их на отдельные составляющие. С другой стороны, как объяснял тот же Сморчок, всё это было относительно, то есть вариативно, просто — генетическая основа, которая не обязательно проявляет себя в конфигурации психики.

У Петки она себя проявила. Пока я в недоумении, медленно соображая, взирал на текст, Петка прильнул ко мне сзади, обхватив своими паучьими лапами, жарко и невнятно зашептал мне в ухо, что мы якобы созданы друг для друга, давай станем общей парой в обряде инициации. Я отреагировал скорее инстинктивно, чем сознательно. Петка, как в своё время Мармот, отлетел к противоположной стене, опрокинулся на кровать, гулко стукнувшись головой.

По-моему, на штукатурке даже образовалась вмятина.

— За что?.. — жалобно простонал он.

Меня трясло:

— Если ты ещё хоть раз ко мне прикоснёшься!.. Если ты ещё раз подойдёшь ко мне хотя бы на шаг!..

— Я тебя люблю, люблю, Янчик!..

— Заткнись!

Всю ночь Петка всхлипывал — мы с ним жили в одном дортуаре — шмыгал носом, ворочался, не давая заснуть. В конце концов я бросил в него ботинком и пригрозил, что вытолкаю в коридор: