Мы все были солдатами - [26]

— Будешь вторым номером, — говорит он командиру расчета и сразу открывает огонь по ориентирам. Пулемет работает бесперебойно.

— Пулемет в отличном состоянии! Ничего не скажешь… Благодарю за службу!

— Служим Советскому Союзу, — с подъемом отвечает расчет.

— Разрешите спросить! Гвардии красноармеец Дерунов! Вы, наверное, в солдатах долго служили? Уж больно здорово с пулеметом управляетесь…

— Служил немало, — подтверждает Родион Яковлевич. — Давно это было — еще в первую мировую… Но что хорошо знаешь — не забывается…

Он пожимает руку командиру расчета.

— Будь здоров, сержант! Останемся живыми, напиши мне, встретимся!

Отдав честь расчету, выходим и продолжаем наш путь.

Начинается минометный налет, невдалеке от нас взрываются мины, запахло пороховой гарью, со свистом пролетают осколки.

— Надо бы переждать, — говорит командир роты, обращаясь к Малиновскому.

— Пожалуй, — поддерживает его Родион Яковлевич, и мы опускаемся на дно траншеи. — На рожон лезть не надо. — Потом немного помолчав, Малиновский продолжает:

— Смерти, конечно, боятся все. Но опасность видят по-разному, в зависимости от боевого опыта. Там, где старый солдат идет не дрогнув, новичок теряется от страха…

Когда налет кончился, мы двинулись дальше. Оглядываясь вокруг, Родион Яковлевич одобрительно замечает:

— Весь плацдарм изрезан траншеями и ходами сообщения. Вот где видно, что такое солдатский труд! Когда вы их успели отрыть?

— Начали работать с начала августа, как только захватили плацдарм…

— Траншеи, товарищ комдив, не вражеское изобретение. Я помню, как еще в первой мировой они применялись обеими сторонами. Немцы остались верны им и поныне. А мы, перейдя на «ячеечную» систему обороны, видимо, просчитались…

— Без траншей вряд ли удалось бы нам удержать плацдарм…

Мы заходим в землянку.

— Первый взвод восьмой стрелковой роты! — докладывает помкомвзвода старший сержант Болтушкин.

— Здравствуйте, гвардейцы! — приветствует взвод Родион Яковлевич.

— Здравия желаем, товарищ генерал!

Малиновский улыбается. На нем шапка-ушанка и плащ-накидка.

— Что ж у меня на лбу написано, что я генерал?

Представляется командир отделения Вернигоренко.

— Так наш комдив за полковником ходыть не будуть, бо вин и сам уже генерал…

Гвардейцы смеются.

— Правильно определили, гвардейцы! А теперь садитесь и расскажите, как воюется, только не оглядывайтесь на своего ротного…

Встает Вернигоренко.

— Та як вам сказать, товарищ генерал! Ежели ранят, то вынесут, а убьют — похоронят. Одеты, обуты хорошо, не то што хортисты. И кормят неплохо… Воно якбы ще й не стрилялы, так зовсим гарно було б…

Бойцы улыбаются.

— Бачитэ, на нашу думку, мабуть, пора наступать и нам… Кругом снигы, мы на лыжах, а ворог пиший — не уйты йому вид нас…

— Это что ж, — с интересом спрашивает Малиновский, — все так думают или только сержант Вернигоренко?

— Все! Давно уже обсудили, что к чему, — дружно отвечает первый взвод.

Беседой с гвардейцами Родион Яковлевич остался доволен. Люди выглядели опрятно, были тепло одеты, здоровы и по-боевому настроены. Много раз наблюдал я, как положительно сказывается на воинах подразделений посещение их старшими начальниками.

Мы возвращаемся на командный пункт.

— Садитесь ко мне, — приглашает Малиновский, — поговорим. — Он протягивает мои любимые папиросы «Герцеговина Флор», которых я давно уже не видел. Мы закуриваем…

— Как дамоклов меч все это время висит над сталинградскими коммуникациями врага Сторожевский плацдарм. Он привлек к себе крупную вражескую группировку, которая при других условиях могла бы принять участие в Сталинградской битве…

— Да, здесь было очень трудно…

И всю дорогу я рассказываю Родиону Яковлевичу о контрударе гитлеровцев и хортистов на Сторожевском плацдарме…

19 ноября 1942 года под Сталинградом наши войска перешли в контрнаступление. Через четыре дня оно закончилось окружением 6-й и 4-й танковой армий врага. Это известие потрясло нас и вызвало небывалый боевой подъем…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ В НАСТУПЛЕНИИ

Знает ли солдат, что ждет его в ходе атаки? Знает! Могут ранить, а могут и убить…

Но он знает и то, что командиры, в чьих руках авиация и артиллерия, танки и саперы, средства противовоздушной обороны и главное — боевой опыт и уменье, сделают все, чтобы солдат смог выполнить поставленную ему задачу.

Думает ли солдат о возможной гибели в бою? Думает, конечно, так как понимает, что идти вперед надо сквозь тысячи осколков и пуль. Но каждый надеется, что и на этот раз «все обойдется».

Большей частью о возможной гибели в бою думают семейные солдаты. И не столько лично о себе, сколько о том, как будет тяжело семье, когда его не станет. Молодые, опять-таки, боятся не столько самой гибели, а того, что не сумеют уничтожить до этого хотя бы одного фашиста.

Но ведь, что сделаешь — присяга, приказ, да и надо — фашист, смотри, что творит! Кто ж ему укорот даст?..

Когда же к осознанному умом пониманию необходимости идти в бой добавляется еще и вклад сердца, возмущенного врагом — его жестокостью и силой, наглостью и коварством, тогда рождается настоящий порыв, который творит чудеса. И здесь горячее слово коммуниста, его пример — неоценимы…