Мы все актеры - [2]
ЮРИЙ (наконец раскипятился): К – козел номенклатурный! Об тебя споткнешься - жив не будешь!
ВИКТОР (неуверенно): Ты же сам за меня спрятался… (К публике): Зять – что с него взять…
ЮРИЙ: К – козел партийный! Опять с тортом сидишь! (Пытается пнуть Торт ногой, тот увертывается). Ты же там, в Днепропетровске, развелся, выписался, на билет в Москву в одну сторону наскрёб - какого хрена ты мне тут под ноги попадаешься? Что тут в Ясеневе забыл, к - озел настырный? Нинкин телефон я у тебя из книжки давно списал. У меня все твои московские адресочки схвачены. Ты звонился час назад? Не открыли? У тебя, к - козла месткомовского, валюты было навалом. Где??? (Энергично разевает рот): …………………………. ?
ВИКТОР (робко): Да Галя с Ксюшей теребили - сдай, сдай… все сдают… такие проценты… кто ж знал… а потом запилили… Галя приходит - и давай… я, инженерша, туалеты мою…
ЮРИЙ: Эта инженерша еще у меня в доме намоется, дай только Ксюше родить.
ВИКТОР (нечаянно): Кто ж не дает…
ЮРИЙ (некоторое время открывает рот без звука, потом прорезается звук): ……………………. . Завтра в Днепропетровск еду, скажу, что тебя, к - козла затюканного, на моих глазах застрелили.
ВИКТОР (теряя последнее самообладанье): Возьми меня с собой! Тут темно, овраги, стройки замороженные, драконы летают… (Опять раздается начало «Волшебной флейты»: «Zu Hilfen! Zu Hilf…» (Затыкается; по эскалатору влетает Дракон).
ДРАКОН: Здоровеньки булы!
ВИКТОР (упавшим голосом): Стоило в Москву ехать… (Дракон ударяет хвостом о скамейку; Виктор закрывает Торт своим телом; Дракон разворачивается некрашеной оборотной стороной, потом, спохватившись, оборачивается к зрителю хорошей и вылетает задом наперед).
ЮРИЙ (к Виктору): Глючишь, к - козел больной! (Плюнув, уходит к эскалатору и уезжает, ероша на бритой макушке отросшую щетину).
ВИКТОР (вслед удаляющемуся Юрию, обессиленным голосом): … и бомжи грязные в метро на всех сиденьях спят… (в пространство): Как есть хочется… (Теребит обеими руками бантик на Торте).
ТОРТ (голосом чревовещателя):
Не ешь меня, глупец, не ешь - подумай прежде.
Быть может, я твоя последняя надежда.
(Со стороны эскалатора приближается Вячеслав; Виктор, оставив в покое Торт, бросается обнять Вячеслава; тот отстраняется).
ВЯЧЕСЛАВ: Хватит обниматься. Сколько ты с меня тогда взял - последний наш дом сдавали? Не помнишь? Я зато помню. Уже слух прошел, что меня того. А то бы ты не заикнулся. На дочку не успел квартиру получить? Не доросла еще тогда? Ладно, не буду. Тебя уже жизнь обмяла. Квартиру мою и деньги твои мы (широко разевает рот) ……….. ! Я тебе всё равно не помощник - сам тут у Марины без году неделя. Про тебя даже спросить побоялся. Она злая пришла - весь день туалеты мыла. (Виктор вздрагивает, точно от удара током). Я телевизор выключил сразу как трубку повесил, а она уж замок отпирала. На экране еще цветная загогулина осталась. Она не разуваясь - в комнату, и понесла меня по кочкам. Я только через час вырвался, вроде с Бимкой погулять, и то сейчас назад, пока его в собачий ящик не забрали, как в том фильме. Ну, короче - не приняла тебя Татьяна? Ты что же, чижик-пыжик, из дому вылетел без артиллерийской подготовки? Вроде был осторожный человек.
ВИКТОР (опуская голову): Я, оказывается, был запасным вариантом… тот, жилистый, из Ташкента… Олег… вперед меня развёлся…
ВЯЧЕСЛАВ: А Нина? Здесь, в Ясеневе - я же и сосватал. (Виктор разводит руками). И тут возможны варианты? Зато лет пятнадцать назад у нас с тобой этих вариантов было завались. Друг с другом делились. В одном купе в Москву ездили. Жили - не тужили. Жёны дома сидели, зарплату получали и молчали в тряпочку. Ладно, слушай в оба уха - даю бесплатный совет. Мы всегда искали помиловидней? Теперь пригляди себе пострашней. Вон - на ловца и зверь бежит. Твоя безобразная герцогиня. Бывай. (Машет рукой и поспешно уходит к эскалатору; на скамейку спиной к Виктору, бочком к зрителю пристраивается неизвестно откуда вынырнувшая Ольга; читает без очков маленькую затертую книжечку стихов, держа ее на отлете; Виктор садится возле нее).
ВИКТОР (очень поспешно): Вы любите стихи? (Ольга одервенела, не кивает; Виктор тем не менее продолжает): Я тоже. Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. (При этой фразе по сцене начинают прогуливаться Муза с Купидоном).
МУЗА: Круто.
КУПИДОН: Отпад.
ВИКТОР (привычным тоном): Как Вас зовут?
ОЛЬГА (вся зажатая): Ольга. А почему Вы так поздно здесь сидите? И с тортом?
ВИКТОР (наболтавшимся языком): У меня было предчувствие, что я сегодня встречу Вас. (Глядит по ходу поезда на часы). Правда, поздно, я Вас провожу. (Берет ее под руку, пытается оторвать Торт от скамьи; тот сопротивляется, будто в нем сто пудов).
ТОРТ (замогильным голосом):
Вглядись в лицо благоприобретенной Оли -
И я тебе колом сегодня встану в горле.
(Виктор отпускает руку Ольги, поддевает Торт рукой под картонку и несет обеими руками; Ольга цепляет его за локоть, роняя книжку; Муза поднимает ее; посмотревши, что подобрала, ищет глазами урну; не найдя, демонстративно рвет и сует в свой накладной карман; звучит настоящий полонез; удаляются танцевальными па - Виктор с Ольгой, за ними Купидон с Музою).
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.