Мы все актеры - [2]
ЮРИЙ (наконец раскипятился): К – козел номенклатурный! Об тебя споткнешься - жив не будешь!
ВИКТОР (неуверенно): Ты же сам за меня спрятался… (К публике): Зять – что с него взять…
ЮРИЙ: К – козел партийный! Опять с тортом сидишь! (Пытается пнуть Торт ногой, тот увертывается). Ты же там, в Днепропетровске, развелся, выписался, на билет в Москву в одну сторону наскрёб - какого хрена ты мне тут под ноги попадаешься? Что тут в Ясеневе забыл, к - озел настырный? Нинкин телефон я у тебя из книжки давно списал. У меня все твои московские адресочки схвачены. Ты звонился час назад? Не открыли? У тебя, к - козла месткомовского, валюты было навалом. Где??? (Энергично разевает рот): …………………………. ?
ВИКТОР (робко): Да Галя с Ксюшей теребили - сдай, сдай… все сдают… такие проценты… кто ж знал… а потом запилили… Галя приходит - и давай… я, инженерша, туалеты мою…
ЮРИЙ: Эта инженерша еще у меня в доме намоется, дай только Ксюше родить.
ВИКТОР (нечаянно): Кто ж не дает…
ЮРИЙ (некоторое время открывает рот без звука, потом прорезается звук): ……………………. . Завтра в Днепропетровск еду, скажу, что тебя, к - козла затюканного, на моих глазах застрелили.
ВИКТОР (теряя последнее самообладанье): Возьми меня с собой! Тут темно, овраги, стройки замороженные, драконы летают… (Опять раздается начало «Волшебной флейты»: «Zu Hilfen! Zu Hilf…» (Затыкается; по эскалатору влетает Дракон).
ДРАКОН: Здоровеньки булы!
ВИКТОР (упавшим голосом): Стоило в Москву ехать… (Дракон ударяет хвостом о скамейку; Виктор закрывает Торт своим телом; Дракон разворачивается некрашеной оборотной стороной, потом, спохватившись, оборачивается к зрителю хорошей и вылетает задом наперед).
ЮРИЙ (к Виктору): Глючишь, к - козел больной! (Плюнув, уходит к эскалатору и уезжает, ероша на бритой макушке отросшую щетину).
ВИКТОР (вслед удаляющемуся Юрию, обессиленным голосом): … и бомжи грязные в метро на всех сиденьях спят… (в пространство): Как есть хочется… (Теребит обеими руками бантик на Торте).
ТОРТ (голосом чревовещателя):
Не ешь меня, глупец, не ешь - подумай прежде.
Быть может, я твоя последняя надежда.
(Со стороны эскалатора приближается Вячеслав; Виктор, оставив в покое Торт, бросается обнять Вячеслава; тот отстраняется).
ВЯЧЕСЛАВ: Хватит обниматься. Сколько ты с меня тогда взял - последний наш дом сдавали? Не помнишь? Я зато помню. Уже слух прошел, что меня того. А то бы ты не заикнулся. На дочку не успел квартиру получить? Не доросла еще тогда? Ладно, не буду. Тебя уже жизнь обмяла. Квартиру мою и деньги твои мы (широко разевает рот) ……….. ! Я тебе всё равно не помощник - сам тут у Марины без году неделя. Про тебя даже спросить побоялся. Она злая пришла - весь день туалеты мыла. (Виктор вздрагивает, точно от удара током). Я телевизор выключил сразу как трубку повесил, а она уж замок отпирала. На экране еще цветная загогулина осталась. Она не разуваясь - в комнату, и понесла меня по кочкам. Я только через час вырвался, вроде с Бимкой погулять, и то сейчас назад, пока его в собачий ящик не забрали, как в том фильме. Ну, короче - не приняла тебя Татьяна? Ты что же, чижик-пыжик, из дому вылетел без артиллерийской подготовки? Вроде был осторожный человек.
ВИКТОР (опуская голову): Я, оказывается, был запасным вариантом… тот, жилистый, из Ташкента… Олег… вперед меня развёлся…
ВЯЧЕСЛАВ: А Нина? Здесь, в Ясеневе - я же и сосватал. (Виктор разводит руками). И тут возможны варианты? Зато лет пятнадцать назад у нас с тобой этих вариантов было завались. Друг с другом делились. В одном купе в Москву ездили. Жили - не тужили. Жёны дома сидели, зарплату получали и молчали в тряпочку. Ладно, слушай в оба уха - даю бесплатный совет. Мы всегда искали помиловидней? Теперь пригляди себе пострашней. Вон - на ловца и зверь бежит. Твоя безобразная герцогиня. Бывай. (Машет рукой и поспешно уходит к эскалатору; на скамейку спиной к Виктору, бочком к зрителю пристраивается неизвестно откуда вынырнувшая Ольга; читает без очков маленькую затертую книжечку стихов, держа ее на отлете; Виктор садится возле нее).
ВИКТОР (очень поспешно): Вы любите стихи? (Ольга одервенела, не кивает; Виктор тем не менее продолжает): Я тоже. Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. (При этой фразе по сцене начинают прогуливаться Муза с Купидоном).
МУЗА: Круто.
КУПИДОН: Отпад.
ВИКТОР (привычным тоном): Как Вас зовут?
ОЛЬГА (вся зажатая): Ольга. А почему Вы так поздно здесь сидите? И с тортом?
ВИКТОР (наболтавшимся языком): У меня было предчувствие, что я сегодня встречу Вас. (Глядит по ходу поезда на часы). Правда, поздно, я Вас провожу. (Берет ее под руку, пытается оторвать Торт от скамьи; тот сопротивляется, будто в нем сто пудов).
ТОРТ (замогильным голосом):
Вглядись в лицо благоприобретенной Оли -
И я тебе колом сегодня встану в горле.
(Виктор отпускает руку Ольги, поддевает Торт рукой под картонку и несет обеими руками; Ольга цепляет его за локоть, роняя книжку; Муза поднимает ее; посмотревши, что подобрала, ищет глазами урну; не найдя, демонстративно рвет и сует в свой накладной карман; звучит настоящий полонез; удаляются танцевальными па - Виктор с Ольгой, за ними Купидон с Музою).
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.