Мы вовсе не такие - [68]

На время перерыва я привязал обоих волков проволокой к дереву. Когда мы сидели за завтраком, над плечом режиссера вдруг просовывается волчья башка и забирает у него бутерброд, который он только что поднес ко рту. Один из статистов заорал:

— Волк на свободе!

И вмиг вся киногруппа разлетелась кто куда, стараясь вскарабкаться повыше, на обломки скал. Только режиссер остался сидеть на месте, боясь пошевелиться, в то время как обнаглевшая волчица Инка спокойно принялась лакать красное вино из его бокала. Когда я ее взял на привязь, режиссер тоже поспешил укрыться в надежное место.

— Вот посмотрите на этих режиссеров, — принялась выкрикивать одна из актрис, — какими они становятся трусливыми, когда дело касается их самих! Когда им самим приходится участвовать в рискованных сценах! Посмотрите только на него! А нас в этих проклятых «горнолыжных» фильмах заставляют работать без дублеров, исполнять бог знает какие безумные трюки! Лени тогда, помните, себе обе ноги сломала! А в «SOS-айсберг» главному герою пришлось двенадцать раз подряд прыгать в ледяную воду и там барахтаться среди льдин — что ж с того, что в резиновом водолазном костюме все равно холодно! И все только из-за того, что, видишь ли, солнце не так сверкало и отражалось в воде, как тебе этого хотелось! Тьфу!

За время моего пребывания в киногруппе я узнал еще много разных подробностей относительно храбрости киногероев. Так, один очень известный актер тогдашнего кино — блондин с изумительной спортивной фигурой, который всегда играл особо «бесстрашные» головокружительные роли — был, оказывается, известен тем, что боялся пройти по доске через овраг, если не было перил. За него это обычно делали дублеры. А такой артист, как Гарри Пиль, большинство трюков исполнял сам — даже ко львам в манеж выходил без перегораживающих клетку невидимых зрителю стекол. Я знаю, это чистая правда: меня самого однажды одно страховое агентство пригласило в качестве эксперта, когда он во время съемок ездил верхом на слоне и вывихнул себе при этом руку.

Немножко поволноваться пришлось и нам во время наших съемок, притом уже в одну из первых ночей. Причиной этих волнений явилась Фурба.

Фурба была шотландской овчаркой, охранявшей стада овец. Она тоже участвовала в нашем фильме. Средней величины, с отвислыми ушами и с густой, не слишком длинной шерстью. Собаке пришлось несколько месяцев прожить у меня в доме в Берлине в качестве гостьи, потому что на время перерыва в съемках ее никто не хотел брать к себе. Фурба была веселая и преданная собака, но вскоре нажила себе массу врагов среди наших соседей. Дело в том, что Фурба не могла спокойно видеть убегающих людей, она обязательно их догоняла и хватала за ногу. Ни одному велосипедисту не удавалось проехать мимо нашей калитки, чтобы она не стащила его с велосипеда (ничего серьезного, впрочем, ему при этом не причиняя). Да она и не могла бы ни во что крепко вцепиться, потому что пастухи, чтобы не пострадали овцы, сточили ей острые концы верхних и нижних клыков.

Здесь, наверху, на просторных альпийских пастбищах, я понял, почему она хватала за ноги каждого бегущего. Она была специально обученной овчаркой, которая не должна была допускать, чтобы какая-нибудь из овец отбилась от стада. Собака до тех пор с громким лаем бежала вслед за отбившейся овечкой и хватала ее за задние ноги, пока та не возвращалась назад к своему стаду. Фурба была профессионалом в своем деле, была с детства этому обучена, поэтому и в Берлине не могла отступиться от своих повадок, несмотря на то что там ее за это не больно-то хвалили, а, наоборот, только ругали и проклинали. Теперь, задним числом, я очень жалел бедную Фурбу, видя, как привольно она бегает по горным склонам, и понял, как же ей грустно было в городском доме и на всех этих асфальтированных дорогах. Я решил никогда больше не забирать ее отсюда — пусть всегда живет в привычных для себя условиях.

Когда съемки были на пару недель прерваны, волчица Инка, которая принадлежала киностудии, должна была остаться здесь, наверху, в горной хижине. Когда я вернулся, реквизитор сообщил мне, что волк тяжело болен и его, наверное, придется пристрелить.

Я тотчас же пошел к Инке. Ее поместили в маленьком хлеву, к дверям которого была привинчена тяжелая железная решетка. Инка превратилась в собственную тень. Все ребра проступили наружу, бока запали, задние ноги подгибались. Она с трудом поднялась и подошла ко мне; для того чтобы прыгать от радости, она была слишком слаба.

Я никак не мог понять, что довело волчицу до такого ужасного состояния, и спросил об этом потихоньку хозяина хижины, итальянца Палузелли.

— Отсутствие корма, — был его ответ. — Все время, пока вас не было, из Бозы вообще не подвозили мяса.

Разумеется, реквизитор, которому кинокомпанией было поручено во время отсутствия основной съемочной группы обеспечивать провиантом животных, утверждал как раз обратное. Правда, он всего один раз съездил в Бозу, но зато привез сразу целую корову, которую и заложил в глетчер, как в холодильник. На чем ездил в Бозу? Ну разумеется, на машине. На какой? На легковой, на какой же еще? Значит, он не мог привести корову, в лучшем случае это был теленок, а в худшем… словом, Инка отощала от голода, а вовсе не была больна.