Мы вовсе не такие - [24]

То же самое я проделываю со всеми остальными слонами. Теперь я с нетерпением ожидаю момента, когда их поведут после занятий обратно. И хотя они проходят через те же двери и, безусловно, видят мешок, тем не менее ни одна из слоних не запускает под него хобот! Правда, в их оправдание надо сказать, что видят они его теперь в другом ракурсе, проходя с обратной стороны через двери.

Но когда Мони после обеда снова ведут в «ангар» и она подходит к двери, она все-таки запускает хобот под мешок! Остальным же мне пришлось заново показывать, куда подвешено угощение, даже несколько раз подряд, пока они наконец сообразили, что, входя и выходя через двери, надо запускать свой хобот под мешок. Но потом Бетя делает неожиданные успехи: она вспоминает, где висит хлеб, даже через воскресенье, через целых сорок восемь часов! «Маленькая» озорная Лони все время старается вместо хлеба заправить в рот крафтмешок. Тем не менее все наши четыре толстокожие дамы запомнили на сей раз, где можно найти спрятанный корм, притом помнили об этом в течение нескольких часов и даже дней, что после наших сомнительных успехов с ящиками было весьма удивительно и отрадно. Однако мы из-за этого все равно не вправе утверждать, что Мони вспоминает нечто вроде: «Под этим мешком я сегодня утром обнаружила хлеб». Или более того: «Под этот мешок человек на моих глазах подвесил хлеб». Вероятней всего, мешок для нее просто-напросто приобрел «пищевую окраску», вызывает приятные воспоминания о пище.

Нечто подобное случается ведь и у нас, людей. Если мы сидим в кафе с девушкой, в которую «жутко влюблены» и она тоже явно выказывает нам свое расположение, а музыка в это время играет приятную знакомую мелодию, то может случиться, что еще долгие годы после этого у нас беспричинно будет возникать хорошее настроение, как только мы заслышим по радио этот веселый мотивчик. Притом мы уже совершенно не знаем почему. Случай в кафе давно позабыт. А песенка для нас просто приобрела «радостный настрой». Я уверен, что и слоны наши еще в течение многих лет будут открывать каждый ящик, похожий на тот, что мы использовали в своем опыте. А вот который именно ящик открывал служитель только что на их глазах — вот это они забыли уже через тридцать секунд…

Остальные слоны, принадлежащие цирку Кроне, содержатся на «зимних квартирах» за пределами Мюнхена. Я еду туда, чтобы на них взглянуть. Меня встречает господин Филадельфия, знаменитый артист, дрессировщик, объехавший в свое время с группой дрессированных морских львов весь мир. После того как я представился, он все равно не понял, кто я такой (просто потому, что у меня такая трудно выговариваемая фамилия!). Я рассказываю ему, что мне разрешено поработать со слонами цирка Кроне и я хочу выбрать себе парочку из тех, что здесь, у него.

— Не воображайте только, пожалуйста, что это так просто, — говорит мне на это господин Филадельфия. — Слоны очень привязаны друг к другу, и вообще общаться с ними отнюдь не так легко, как вам может показаться. Вам бы следовало поговорить предварительно с доктором Гржиме-ком, прежде чем взяться за такое дело. Тот ведь однажды даже полез выступать на манеже с чужими тиграми! Правда, я-то уверен, что там было больше газетной шумихи вокруг эдакой сенсации, чем дела! Не сомневаюсь, что все выглядело значительно скромней, чем это потом раздули!

Я стараюсь как следует «разговорить» своего собеседника, и он еще некоторое время продолжает в том же духе. Затем я еще раз, уже более внятно, ему представляюсь, после чего следует бурная сцена со всякого рода извинениями, воплями восхищения, удивления и безудержным хохотом! Затем на столе появляются всякие заморские деликатесы (из Англии и Америки). Я узнаю, что отец господина Филадельфии выступал в цирке Саррасани со слонами и что это именно его схватила за руку слониха Роза (которую циркачи до сих пор вспоминают как исчадие ада) и несколько раз подбросила в воздух, а потом с размаху швырнула на землю. Через несколько часов он скончался.

А потом я снова занимаюсь с Мони. На сей раз ее прикрепляют за заднюю ногу цепью к полу. И я кладу перед ней три одинаковые деревянные планки, на дальнем конце каждой из которых вбит гвоздь. На эти гвозди попеременно накалывают кусок кормовой свеклы — то на левую, то на правую, то на среднюю. Положены планки таким образом, чтобы Мони едва могла дотянуться до них хоботом и подтянуть к себе. Казалось бы, она тотчас же должна подтянуть к себе планку, на которой наколото лакомство, снять его и съесть. Она и на самом деле это делает — подтягивает правильную планку, но при этом старается всю ее, вместе с гвоздем и свеклой, запихнуть себе в рот! Не вмешайся я вовремя, она бы начала жевать деревяшку. Когда мы отнимаем у нее планку и снова кладем на прежнее место, слониха пробует расправиться с ней по-иному: она приподнимает ее хоботом за один конец и собирается наступить на нее посредине передней ногой, чтобы разломать. Но потом Мони все же усваивает, что от нее требуется: подтягивает планку рывком к себе, оставляет ее лежать на земле и осторожно снимает хоботом «наживку». Бетя тоже постигает эту нехитрую науку.