Мы - военные инженеры - [6]

В справедливости его слов я вскоре убедился. Пока Вася рассказывал мне о цилиндрах, поршнях и коленчатом вале, все обстояло более или менее благополучно. Эти Детали можно было увидеть в мастерских, пощупать руками. Но вот когда на наших занятиях мы добрались до системы зажигания, карбюрации, я совсем сник. Магнето, какие-то катушки, распределители, прерыватели... Еще хуже дело обстояло с магнитными силовыми линиями, воздушными потоками и прочими вещами, которые нужно было уметь представить себе. Возможно, Вася не обладал даром преподавателя, а может быть, у меня не было достаточного фундамента для того, чтобы усвоить все это. Но так или иначе дело у нас продвигалось крайне медленно.

В минуты горестных раздумий мне часто вспоминался инспектор Высшего начального училища (которое, кстати сказать, было не столько высшим, сколько начальным) Петр Петрович Цыбышев. Он был строгим, требовательным начальником и отличным педагогом (а преподавал он физику и естествознание). Строжайший блюститель чистоты и порядка, Цыбышев ежедневно встречал нас по утрам у входа. Заметив у кого-нибудь грязную обувь или неряшливый костюм, он немедленно отправлял ученика домой и требовал прихода родителей. Голос его в такие минуты гремел точно гром. Но вот начинался урок, и Петр Петрович, статный, черноволосый, спокойно входил в класс. Плавно лилась его речь, размеренными были движения. Иногда он неожиданно замолкал, оборвав фразу на полуслове, и внимательно смотрел на нас. Петр Петрович по-настоящему любил нас - своих питомцев. Мы понимали это и никогда не обижались на справедливую строгость.

С началом первой мировой войны Петр Петрович стал активным организатором сбора добровольных пожертвований для оказания помощи раненым, семьям инвалидов, погибших воинов, беженцам. После Октябрьской революции Цыбышев вступил в РКП (б) и в дальнейшем занимал руководящие посты в городском Совете. О нем часто говорили как о страстном ораторе, замечательном агитаторе.

Казалось бы, какое отношение имеет Петр Петрович к моей службе в автомобильном отряде? Однако именно здесь, когда я столкнулся с первыми трудностями при изучении автомобиля, я часто вспоминал его. В ушах моих звучали слова Цыбышева: "Учитесь, не жалейте для этого ни сил, ни времени! России очень нужны образованные люди. Учитесь и помните - терпение и труд все перетрут!"

Я старался изо всех сил. Времени, конечно, не хватало. То я в рейсе, то Вася не может выкроить свободной минуты. Ведь наш отряд не был учебным подразделением. Днем и ночью машины выходили на линию. Да и какие это были машины! Сейчас о них без улыбки и вспомнить невозможно. Старые автомобили американских, английских, французских, итальянских, немецких марок - вот из чего состоял наш разношерстный парк. А зачастую наши отрядные умельцы ухитрялись из нескольких безнадежных машин собрать одну. Тогда уж и видавшие виды специалисты не всегда могли определить ее "национальную" принадлежность. К сказанному следует добавить, что автомобили были изношены до предела, а запасные части к ним существовали лишь в мечтах. Не лучше дело обстояло с горючим и маслами. А план военных перевозок безжалостно давил на нас, требуя новых рейсов. Особенно трудным выдалось лето 1920 года. Склад, пристань, железнодорожная станция, завод, опять пристань... Трудно приходилось, но мы отлично понимали, что иначе нельзя. Обстановка в стране оставалась напряженной. Фронт ждал боеприпасов, продовольствия, обмундирования, фуража.

Чтобы справиться с заданиями по перевозке грузов, люди работали с предельной отдачей сил. Требовалась какая-то запасная деталь - ее пытались изготовить сами. Не получалось, тут же обращались на казанские предприятия, иногда к владельцам частных механических или чугунолитейных мастерских, которых в городе тогда было превеликое множество. Нужно было - работали всю ночь напролет. Но в любом случае положенное количество машин утром отправлялось в рейс. Это было законом для автомобилистов отряда.

Я часто задавал себе вопрос: откуда у людей берутся силы, энергия? Где черпают они твердость и непреклонность? В чем основа их внутренней убежденности? Чаще всего я размышлял обо всем этом по пути из отряда домой. Жить я остался на частной квартире, потому что действительно в казарме отряда, размещавшейся в том же здании, что и штаб, было очень тесно. Койки стояли впритык одна к другой.

Дом, в котором я занимал маленькую комнатушку, находился почти на самом берегу реки Казанки, на Подлужной улице. Место это было замечательное, красивое, но, чтобы добраться до отряда, мне приходилось пересекать пешком чуть ли не весь город. Так что времени для размышлений у меня хватало.

Чем больше я думал, тем сильнее укреплялся во мнении, что за время, прошедшее со дня Октябрьской революции, что-то изменилось в сознании людей. Невольно вспоминались мне августовские дни 1914 года, когда в селе провожали первых мобилизованных. Сколько было слез, стонов, криков! Какая-то обреченность, безысходная тоска отражалась и в глазах тех, кто уходил воевать "за веру, царя и отечество", и в глазах остававшихся. А сейчас люди добровольно шли на фронт, были готовы к любым лишениям и испытаниям.