Мы вернулись - [29]

Раздали баланду, больные поели и занялись кто чем. Слабые повалились на нары, а ходячих весеннее теплое солнце потянуло во двор.

К воротам "Гросс-лазарета" подошли два грузовика с немцами. Рядом с шофером в кабине первой машины сидел офицер. Он что-то важно сказал унтеру. Когда машины въехали во двор, унтер с автоматчиками соскочили с машины и направились в канцелярию пятого блока. Машины, сделав разворот, стояли между пятым и шестым блоком, офицер курил, посматривал по сторонам и молчал. Из канцелярии блока выбежал шеф ⎼ унтер-офицер санитарной службы ⎼ и направился к офицеру в машине. Откозыряв, он стал что-то докладывать, но офицер закричал и, указывая на бумагу, грозно потребовал у шефа выполнить приказ. Во дворе стали хватать первых попавшихся пленных и грузить на машины. Шеф блока шумел и торопил погрузку.

Как выяснилось после, в предписании значилось: "Выделить немедленно в распоряжение офицера 100 человек здоровых пленных, исполнение донести".

Офицер сказал шефу, что некоторую часть пленных он может взять на свои грузовики, за остальными сейчас подойдут машины. Вторая машина, в кузове которой находилось несколько человек, одетых в крестьянскую одежду, и два или три вооруженных немца, ушла за ворота недогруженной. Здоровых пленных стали выстраивать у пятого блока и ждать остальных грузовых машин.

Пленные стояли долго. Шеф ушел в канцелярию лагеря докладывать, Через некоторое время в лагере поднялась тревога. Вооруженные гитлеровцы забегали по лагерю, стоявших у пятого блока пленных стали разгонять тумаками и прикладами. В лес на больших скоростях прошло четыре или пять машин с вооруженными немцами. Спустя некоторое время из леса в лагерь донесся звук автоматной и пулеметной стрельбы. Позднее в лагере говорили, что это был бой засады партизан с теми гитлеровцами, которые бросились преследовать машины, увозившие пленных в лес.

Долго вспоминали в лазарете об этом случае. И как жалели люди, что именно они не оказались в этот день во дворе пятого блока!

Прошло дней десять после моего перехода в шестой блок. Однажды вместе с другими больными я слонялся по лагерному двору. Вдруг появился санитар, стал вызывать:

⎼ Карпов! Карпов!

На фамилию чужую я уже научился откликаться, но от всяческих вызовов всегда старался увиливать. Я сделал вид, что не слышу. Подошел сосед по нарам и сказал:

⎼ Вас спрашивают.

Вслед за ним подошли санитар и фашист, вооруженный пистолетом. Это был унтер, невысокого роста, очень пожилой. Он скомандовал следовать за ним и повел меня к рабочим корпусам, где помещалась канцелярия. По дороге унтер, покручивая рыжеватые усы, на довольно понятном русском языке сообщил мне, что Россию знает хорошо, потому что в ту войну шестнадцатый и семнадцатый годы провел в плену, в Сибири, где и по-русски выучился говорить.

Я заметил:

⎼ Значит, вам понятна жизнь пленного? Унтер сказал:

⎼ Немецкий плен ⎼ плохо, голодный. Русский было корашо.

Потом признался, что и ему плохо. Он вот старик, австриец, а приходится служить.

Вошли в канцелярию. Унтер доложил, что привел пленного. Через две ⎼ три минуты меня ввели в небольшую комнату. За письменным столиком сидел мрачный гауптман, гитлеровский капитан средних лет, и курил. На столе перед ним лежали какие-то бумаги. Рядом со столом стоял свободный стул, но гауптман не предложил сесть.

Надо сказать, что с тех пор, как мы решили скрыть звания и принадлежность к старшему комсоставу, мне доставляла немало хлопот моя привычная военная выправка, которую теперь приходилось тщательно скрывать.

Когда человек с юности до пятого десятка носит военную форму, никакая болезнь, никакое истощение не выбьют из него строгой армейской выправки.

Войдя к гауптману, я еще раз "проверил" себя, ссутулился, стал так, как обычно стоят гражданские люди преклонного возраста. Им руки как будто всегда мешают. Я сложил руки на животе.

Гауптман молча смотрел на меня, старательно изучал внешность и своими колючими глазами старался пронизать меня насквозь, узнать все мои думы. А думы у меня в то время были самые простые: "Стукнуть чем-нибудь тяжелым по башке этого фашиста, взять его оружие и уйти в лес". Но... поблизости ничего подходящего не было, в комнате находились два вооруженных человека ⎼ гауптман и унтер.

Пришлось отложить эту затею, стоять и молча ждать, пока гауптман закончит свое обозрение.

После долгого сосредоточенного молчания спросил:

⎼ Официр?

⎼ Нет, ⎼ послышался ответ.

⎼ Что ви делайт, когда призвали армия?

Я ответил:

⎼ Призван в феврале 1942 года, служил писарем в штабе 95-й стрелковой дивизии.

Немец спросил фамилию, имя, отчество, год рождения, профессию. Гауптман плохо понимал по-русски, переводил конвойный австриец. Я ответил:

⎼ Карпов Иван Федорович, рождения 1893 года, учитель сельской школы,

Все время, пока я говорил, немец смотрел то в учетную карточку, то мне в глаза, стараясь уловить неточность или заминку. Я стоял свободно, повторяя просто и ясно все то, что сочинил в Житомире, когда проходил регистрацию.

Затем гауптман спросил, чему я учил в сельской школе. Я рассказал о программе такой школы.

После некоторой паузы он снова стал рассматривать бумаги. У меня мелькнула мысль: "Неужели известно, что накануне войны я учил офицеров Красной Армии в Военной академии имени Фрунзе?" Но затем я прогнал эту мысль. Из дальнейших вопросов можно было догадаться, что кто-то донес о моей принадлежности к комсоставу и гауптман решил прощупать меня и проверить.