Мы вернёмся (Фронт без флангов) - [60]

Охрим вдруг поднялся.

– Что же это я, товарищ командир, вроде как байки вам рассказываю. Вы же мне можете и не поверить.

Резким движением Охрим отвернул пиджак, ловко распорол подкладку, достал сложенный листок бумаги, протянул майору:

– Читайте!

– "Податель этой записки, – читал Млынский, – человек наш до мозга костей. Полицаем стал по моему совету. Как тебе известно, Иван Петрович, я оставлен в городе для работы в особых условиях. Когда узнал, что и ты обосновался под боком, я стал искать пути связаться с тобой. Возможность такая представилась, и мы незамедлительно воспользовались ею. О паролях и явках, о способах бесконтактной связи мы уполномачиваем вести переговоры с тобой подателя этой записки, Охрима. Наши предложения он доложит.

Крепчайше жму руку. Твой Павел".

Млынский дружен был с секретарем горкома партии Павлом Матвеевичем Самойловым, хорошо знал его почерк, его любимые выражения "наш до мозга костей", "крепчайше жму руку".

"Письмо его", – решил Млынский. Да и опыт работы в органах государственной безопасности подсказывал, что Охрим говорит искренне. Невольно воскликнул:

– Вот это да! Вот это здорово! – И уже сдержанно: – Сами понимаете, в нашем деле каждого человека нужно знать. Вы привели девять человек, а кого знаете по-настоящему?

– По-настоящему никого. А все же за двоих могу поручиться, глаз у меня мало-мало наметан на людей.

– Тут на глазок нельзя, Охрим. Давайте договоримся так. Для всех, кто вас окружает здесь, вы тот, кого прислало гестапо. И ведите себя так, как учили вас там. А наши дела мы будем обговаривать вот тут, у меня. Подозрений это не вызовет ни у кого, даже у немецкого агента, если им удалось заслать в отряд своего человека. Вы привезли мне письмо жены…

– Мне кажется, оно поддельное, но это моя догадка, не больше. Жену вашу не видел.

– Разберемся, Охрим… Так вот, я получил письмо от жены. Я обдумываю, взвешиваю все "за" и "против", возникает необходимость – советуюсь с вами. Все логично, не правда ли?

– Оно конечно, – подтвердил Охрим.

– Вы город хорошо знаете?

– Я в нем вырос.

– Как считаете, спасти жену и сына можно?

Охрим прикинул что-то в уме, неторопливо ответил:

– Трудно. Очень даже. Но попытаться можно.

– Спасибо вам, Охрим… А сейчас нам нужно расстаться: долго засиживаться нельзя.

Оставшись один, майор еще раз прочитал письмо жены. Если бы кто наблюдал со стороны, увидел бы, как въедливо он всматривался в каждое слово, каждую букву. Затем вынул из кармана гимнастерки фотографию жены и сына и долго смотрел на дорогие сердцу лица.

Положил фотографию в карман, снова достал, взглянул, опять положил на место рядом с партийным билетом. Закурил сигарету, заходил по комнате, а в голове думы, думы… Как они там?.. Живы ли?.. Как помочь?..

Он не мог оставаться один, пригласил Алиева.

Вид майора не на шутку напугал политрука.

– Что с вами? Не больны ли вы? Млынский положил ладонь на плечо Алиева, ответил:

– Хуже, Хасан Алиевич. У меня большая неприятность. Прочтите, – и протянул политруку письмо жены.

Алиев подошел поближе к окну, пробежал глазами письмо, встревожился.

– Если не секрет, как письмо попало к вам?

– Охрим принес. Человек он наш, но пришел по заданию немцев. Письмо ему вручили для передачи мне гестаповцы.

– Почерк-то чей?

– Вроде ее рука, и решительность тона ее. В то же время от письма несет чужим, чуждым жене. Как бы вам это понятнее пояснить? В данном случае содержание письма чуждо духу моей Анны Сергеевны. Она не такая, чтобы просить помощи для себя. Она сама старается преодолеть любую трудность, встретившуюся ей на пути, и страшно ранима, когда ей предлагают руку помощи. Чтобы самой попросить – никогда. А вот помогать другим – ее страсть. Уж свою Анну Сергеевну я знаю хорошо! Чтобы не волновать меня, не причинить малейшего огорчения, она будет молчать, готова пойти на любое испытание. Из-за самолюбия, из-за обостренной гордости какой-то. А тут "опасность", "приезжай", "увези", "умоляю". Нет! Не ее это слова, чужие!

– Как бы там ни было, но если ваша семья действительно схвачена гестапо, надо подумать, как помочь.

– Спасибо, Хасан Алиевич, за участие в моем личном горе, только мы вряд ли можем помочь. Гестаповцы определенно захватили жену и сына для того, чтобы заманить в ловушку не только меня, а главное, наш отряд. Ведь они отлично понимают, что один я ничего не могу сделать. И тут, решая этот вопрос, слишком мало ошибиться нужно, чтобы накликать на отряд непоправимую беду. На мой взгляд, есть лишь одна возможность: обратиться за помощью к подпольщикам, действующим в городе.

Млынский передал в деталях свой разговор с Охримом.

– Так это же здорово! – воскликнул политрук. – Самойлов с товарищами обязательно поможет! Надо подумать, как нам через Охрима связаться с ним. А теперь, Иван Петрович, разрешите доложить результаты разведки. По данным местных жителей и наблюдениям наших людей, охрану железнодорожного моста несет взвод эсэсовцев, личный состав которого размещен в небольшом здании, что в ста пятидесяти – двухстах метрах южнее моста. Взводом командует штурмфюрер Зиберт. В дневное время охранную службу несет парный наряд, которому придана овчарка. Ночью охрану осуществляют два подвижных наряда. Интересующая нас воинская часть оказалась ротой СС. Она охраняет склады с оружием, боеприпасами и продовольствием. В течение недели немцы каждый день завозят на территорию части авиабомбы, снаряды, пользуясь при этом большими крытыми машинами. Во главе роты стоит оберштурмфюрер Мольтке. Строительство аэродрома последние пять-шесть дней ведется весьма интенсивно. Количество занятых на строительстве солдат, в том числе военнопленных, возросло. Отмечено прибытие новых партий автомашин и грейдеров. Вчера на аэродроме впервые приземлилась группа истребителей "мессершмитт". Шесть самолетов. И двенадцать бомбардировщиков. Фридрих не обманул.