Мы вдвоем - [22]

— Алиса, я тебя понимаю, — а про себя подумал: «Но почему она не понимает меня? Почему она со мной так резка, при этом оправдывая свою прямоту заботой обо мне? Как сложно жить с самой близкой тебе душой…»

Алисе хотелось сказать ему: хорошо, муж мой, поступай как знаешь, главное, чтобы мы оставались близки, — но теперь уже не могла это произнести, любое подобное высказывание прозвучало бы неубедительно, будто брошенное просто так. Поэтому она попыталась вымолвить: Йонуш, я правда в тебя верю, — но ее голос развалился на бесчисленное множество крохотных рассыпавшихся шариков, и в итоге она произнесла как можно мягче:

— Йонатан, я принимаю то, что ты говоришь, просто хочу напомнить своему мужу, чтобы позаботился немного и о себе, потому что я его люблю. — Затем опустила ласковый взгляд на свой живот и спросила угодливо: — Хочешь потрогать малыша? По-моему, уже чувствуется его нос. Вот тут, — и вдруг рассмеялась.

Она взяла безвольно опущенную руку Йонатана и медленно провела ею по своему упругому, натянутому животу, словно пытаясь загладить глубокую трещину, появившуюся между ними.

— Вот, представь себе. Это его нос, вот он торчит.

— Значит, у него еврейский нос, — улыбнулся Йонатан растерянно, потому что не ощутил ничего торчащего.

Алиса засмеялась, и он понял, что соскучился по ее непринужденному смеху, заразительному и свободному. Может быть, Мика забрал с собой и ее смех, подумалось ему. Может, и в ней он наполняет тьмой самые сокровенные места, сковывая ее смех, не давая ему прорваться.

Йонатан ощутил жажду и спросил, не хочет ли она выпить чего-нибудь перед тем, как они сядут смотреть фильм. Алиса попросила цветочного чаю, но, взявшись наполнять водой электрический чайник, он услышал, как она говорит: «Ой, что-то мне нехорошо» — и бежит в туалет. Через минуту он прижался к закрытой двери и испуганно спросил:

— Алиса, все в порядке?

После паузы, показавшейся ему нестерпимо долгой, она ответила:

— Не совсем.

Йонатан спросил:

— Что случилось?

Она ответила:

— Кажется, началось кровотечение.

Не зная, что сказать, он чувствовал, как ущербна его мужественность — словно наспех накинутая одежда. Он боялся, что снова выкидыш, и вспоминал, как тогда, ровно два года назад, она скривилась от боли, и он спокойно спросил: «Что ты чувствуешь, Лиси?» Она сказала: «Йон, не знаю точно, но давай поедем в больницу, — затем попыталась улыбнуться и добавила: — Тот факт, что я выбрала тебя, доказывает, что интуиция никогда меня не подводит».

Тогда она выглядела ужасно. Согнувшись вдвое, быстро повязала голову платком, закинула в синий рюкзачок «Дженспорт» несколько прокладок и зубную щетку, и они побежали к шоссе, где Йонатан вскинул руку в отчаянной попытке поймать такси. Мимо пролетела белая машина, водитель которой их проигнорировал, проехала вторая и затормозила — таксист с сочувственным лицом поднял руки в знак того, что занят, и только третье такси остановилось. На поворотах Эйн-Карема они чуть не слетели в пропасть, Алиса глубоко дышала и крепко сжимала его руку. Накануне, за ужином, она сказала ему: «Замечательно, что во время беременности можно постоянно друг друга касаться — так ребенок приходит в мир на исходе девяти месяцев, во время которых его родители нераздельны».

Но эти радостные речи казались очень далекими, когда они, объятые страхом, ковыляли к приемному покою. После того как они заполнили все необходимые анкеты у секретарши, к ним подошла миниатюрная сестра, спросившая, что случилось, а Йонатан ответил: «Проблемы с беременностью», и та быстро проверила пульс и давление его Алисы, которая уже не принадлежала ни ему, ни не-ему, никому, кроме страха, который полностью охватил ее и выбелил ее лицо. Он слышал, как сестра задает бесконечные вопросы, затем она пометила что-то в листе и побежала позвать врача, и Йонатан понял, что все плохо — иначе бы она не бежала. Пришел молодой врач и позвал их за собой в маленький боковой кабинет, где Алиса взобралась на кушетку, а врач взял в руку прибор ультразвука, и на его лице отразилось удивление, будто он впервые столкнулся с подобным случаем. Врач сказал Алисе: «Нет сердцебиения», — и Йонатан подумал: «Наш росток умер».

Где в теле таится разрушительная сила, превращающая нас в носителей смерти? И кому теперь сообщить? Как отреагируют родители? Он сказал Алисе: «Ты можешь сама подняться в палату?» Она ответила: «С трудом» — и стала осторожно взбираться по ступенькам, а он поддерживал ее сзади и хотел взять за руку, но знал, что ѓалаха это запрещает. Возле кровати в палате он сказал ей: «Отдохни, Лисуша моя», — а она бросила на него жуткий взгляд и произнесла: «Если бы».

С тех пор причина и смысл его бытия оставалась в постели (вначале в палате, затем дома), содрогалась от рыданий под одеялом, распустив длинные каштановые волосы, а он взял в Бецалели несколько дней отпуска и неотлучно находился рядом с ней, оставаясь на связи с молодым врачом. Того звали Амир Хадад, он оказался добрым ангелом, дал им номер своего личного мобильного со словами: «Звоните, как только понадобится, обязательно» — и отвечал на все ее вопросы. Пришлось снова и снова посвящать в суть дела ее родителей, и его родителей, и уважительно останавливать понятные порывы прийти, побыть — низким, серьезным голосом повторять им, как будто это он превратился во взрослого родителя, а они заняли место детей, которые капризничают и не успокаиваются: «Алисе нужно побыть одной, ей нужен покой».