Мы умрем в один день - [8]

— С какой-то твоей знакомой директоршей. Пора к лету запасаться. Начнутся фрукты, его нигде не найдешь.

— Надо поговорить, — согласился Сергеев. — Слушай, Оля, ты бы сходила к Марине Ольховой. Ну, просто так, чайку попить, поболтать. Отвлечешь ее немного. Она очень подавленной выглядит.

— Я была у нее позавчера.

— Как думаешь, Саня мог из-за семейных неурядиц застрелиться?

— Ты кого об этом спрашиваешь? — Жена удивленно вскинула брови. — Вы же с ним друзья были, тебе лучше знать.

— Последний год мы не очень-то дружили.

— Он тебе завидовал. Неужели непонятно?

— Слушай, не надо, — попросил Сергеев.

— В семье у него не так все плохо и складывалось. Они с Маринкой снова собирались жить вместе. Младшая дочь почти каждый день к нему заходила. Впрочем, Бог их знает — чужая душа, она и вправду потемки.

По телевизору стали показывать интервью с кем-то из врачей, а Сергеев подумал, что он уже неделю собирается зайти к Вагину, судмедэксперту, проводившему вскрытие Ольхова.

— Вы поторапливайтесь, — сказала жена, убирая со стола тарелки, — двадцать минут девятого.

В дверях Сергеев задержался и поцеловал жену в подставленную щеку. Привычный, почти механический жест. Не очень уютно чувствовал он себя в это утро. Припомнил, что ничего не получается с телефоном. С неделю назад ходил на телефонную станцию, узнавал. Заявление уже лет шесть лежит. Сказали — ждите. Надо поговорить с Бондаревым, он, конечно, может помочь, но обращаться к нему не хотелось. С охотой в этой воскресенье тоже ничего не выйдет, он дежурит.

А уже подходя к горотделу, почему-то вспомнил медицинскую передачу. С нее перескочили мысли на неизвестную подругу или знакомую Игоря. Если она родила, то, значит, где-то в больнице, консультации должен остаться след. Имя, фамилия ее неизвестны. Но есть имя отца ребенка. Значит, Игоревич или Игоревна, ей-богу, ниточка! А вдруг ребенка под фиктивным отчеством запишут? Вряд ли! В любом случае, по ниточке надо пройти до конца.

Может, куда-нибудь выведет.

Глава 5

Сергеев знал Лешу Вагина давно. У него острый узкий лоб, залысина через всю макушку и очень светлые, слегка голубоватые глаза. Если не любишь человека, такие глаза можно назвать бесцветными. Вагин работает хирургом в горбольнице, одновременно исполняя обязанности судмедэксперта. Иногда он отпускает бороду. Она ему не идет, потому что волосы редкие и торчат клочками. Когда у него появляется увлечение из числа медсестер или врачих помоложе, он выглядит живее и симпатичнее. Потом снова перестает бриться и становится меланхоличным и ехидным.

Минут пять они разговаривали про общих знакомых. Вагин курил. Его тонкие узловатые пальцы в желтых пятнах йода.

— Я готовлю заключение по проверке смерти Ольхова. Хотел кое-что уточнить, — перешел наконец к делу Сергеев.

— Уточняй, — не возражал Вагин. — Правда, в акте я указал все подробно.

Акт судмедэкспертизы Сергеев помнил хорошо. Описание ранения, причины смерти, состояние внутренних органов, содержимое желудка. Ряды слов, неровно отпечатанных на скверной машинке. Подписи врачей и среди них знакомый аккуратный росчерк Вагина.

Сергеев достал из дипломата потрепанную толстую тетрадь — санитарную книжку Ольхова. Возле фамилии вклеенный прямоугольничек: «капитан милиции». Под ним затертые предыдущие лейтенантские звания. Вагин, листая страницы, перечислял визиты к врачам. Простудные заболевания, вывих ноги… Это на тренировке лет двенадцать назад. Память о Пономареве. Жалобы по поводу бессонницы…

— Многие говорят, последнее время он выглядел подавленным, говорил, что все надоело, ничего не хочется. Могло такое настроение повлиять?

— Ну-ну, прибавь это дело, — Вагин звонко щелкнул себя по горлу, — да бессонницу, да расскажи, как он бельевую веревку покупал, — и готовая картина! Психически он был здоров, о чем в акте имеется подпись психиатра.

Он ткнул своим тонким пальцем, показывая нужную подпись.

Стеклянная, закрашенная белой краской дверь приоткрылась:

— Алексей Дмитриевич, вас можно на минутку?

Сергеев оглянулся. Медсестра в туго затянутом на талии нейлоновом халатике выжидающе смотрела на Лешу. По несколько излишней дозе озабоченности он догадался, что здесь не только служебные дела.

— Попозже, — сказал Вагин, — у меня здесь товарищи…

— Я не могу попозже.

Вагин поднялся из-за стола. Сквозь неплотно прикрытую дверь доносились обрывки фраз:

— Ну, конечно… Я знаю… Лучше к вечеру…

Видимо, Сергеев не ошибся насчет их взаимоотношений. Ну и Вагин! Смотреть не на что, лысина, ручонки тонкие, аж светятся, и таких женщин ждать заставляет. Ну, чего она в нем нашла?

«Чао-какао», — объявил за дверью женский голос. Видимо, это означало: «До встречи».

— Ты, наверное, хочешь спросить, — медленно опустился в кресло Вагин, — есть ли у меня полная уверенность, что это самоубийство?

— Допустим. С медицинской, конечно, точки зрения. Остальное оставим пока в стороне.

— Значит, у вас появились какие-то новые факты?

— Ничего нового, но, понимаешь, когда я думаю про смерть Ольхова, что-то от меня ускользает. Словно выпадает одно звено. Сначала казалось проще. Семейные неурядицы, неудачи по службе, злоупотребление алкоголем, высказывания о том, что все надоело, — вот тебе готовые причины для выстрела. Теперь такая схема меня не устраивает.