Мы строим дом - [14]

Я сказал, что помню.

-- Ну и славно, -- вздохнул отец. -- Мы с тобой еще туда сходим. Я тебя проверю...

Я помнил, что дед по отцу был архитектором и построил несколько домов в нашем городе -- в районе Литейного и на Петроградской. Еще он построил вокзал, кажется, в Великих Луках, разрушенный в войну. Когда я был мальчишкой, отец показывал мне эти дома, и мы стояли напротив них, заходили в гулкие парадные с витражами, отец что-то рассказывал мне. На отце был кожаный реглан, а на мне -- школьная гимнастерка с ремнем и фуражка. Я ел мороженое и нетерпеливо посматривал в сторону "Победы" с шашечками на капоте и дверях, которая ждала нас. Отец получил тогда гонорар в журнале и вез меня в ЦПКиО, чтобы я прыгнул с парашютной вышки.

-- Да, помню, -- повторил я. -- Конечно, помню.

-- Не забывай, Иван Иванович, -- проговорил отец. -- Сейчас ты этого не поймешь, потом...-- Он открыл глаза. -- Не бойся, я выживу. Эх, покурить бы...

Последние годы отец называл меня Иваном Ивановичем -- чтобы не нашла болезнь или смерть.

Меня давно так уже никто не называет.

И вот мы собрались все вместе, строим дом. С нами нет только среднего брата Юрки, который прижился на Дальнем Востоке. Феликс говорит, что, судя по алиментам, которые получает его бывшая жена, устроился он там неплохо.

Юрка приедет в Ленинград через несколько лет, по обстоятельствам весьма печальным.

У него будет брюшко, лысина, подросток-сын и полный карман денег. Мы будем сидеть у костра, печь картошку, и Юрка вспомнит, как жили в погребе, поднимали утром вымпел на мачту -- все вместе, варили из крапивы щи, а булку, намазанную маргарином и посыпанную сахарным песком, называли пирожным. И сын его будет недоверчиво слушать про крапиву и несколько раз зайдет с фонариком в темный погреб. И когда мы пойдем в ресторан, я подмечу за братом привычку: съедать из супа сначала бульон, а затем гущу, как бы превращая ее во второе. Она есть у всех моих братьев и сестер, кроме блокадницы Надьки. Эвакуационнаяпривычка. "Я иначе не наедаюсь, -- рассеянно скажет Юрка. -- Не знаю, почему так".

Но это будет через несколько лет, а пока мы с азартом наращиваем сруб старого дома и прикидываем, что к лету придется ломать старый.

Руководит строительством профессионал Молодцов. Но без старейшины рода он не принимает ни одного решения.

-- Ну что, лысая голова, -- Саня кладет руку на плечо Феликса, -- из чего будем стяжки делать? -- И по-хоккейному подталкивает его бедром.

-- Тихо ты, бугай тамбовский, -- улыбается Феликс, но не отходит. -Уронишь старика...

Феликсу сорок пять, и Молодцова, который на шесть лет его младше, он называет салагой. Но говорит, что наш салага на правильном пути. Бог дал ему ясный инженерный ум и умение работать с людьми. Уже сейчас Молодцов большой человек в своем тресте, и строит он не конвейерные пятиэтажки, будь они неладны, а уникальные промышленные объекты. Феликс считает, что наш зять будет расти и дальше, потому что он толковый мужик и не лизоблюд. А лизоблюды никогда высоко не поднимаются. Так, могут быть временные взлеты, но жизнь ставит всех на свои места. У Молодцова кабинет, секретарша и служебная "Волга". Но Саня молодец -- каждое утро он надевает сапоги, ватник и, не доверяя сводкам, сам идет по объектам.

-- Решать надо, мозговой центр, -- напоминает Молодцов про стяжки. -Брусок поставим или сороковку?

Феликс задумчиво ходит меж штабелей и заглядывает под листы рубероида.

-- Сороковку жалко, -- хмыкает он. -- Она нам на пол в бане сгодится...

Удилов беззвучно смеется. Не соскучишься, дескать, с этим Феликсом. Еще дом не готов, а он -- баня... Фантазер.

Молодцов с улыбкой следит за движениями Феликса. На баню он пока никак не реагирует.

-- Я думаю, надо поставить брусок! -- Феликс вопросительно смотрит на Молодцова.

-- Правильно. Я тоже так думаю. Тимоха, любимый брат моей жены! Где ты там? Тащите с Николой бруски, размечать будем. -- Он достает рулетку и подмигивает Феликсу: -- Люблю нашего профессора за размах! Эх, попаримся!..

Вечером мы пьем в избушке чай, сушим замерзшую одежду и говорим о нашем строительстве. На улице темно, ветер хлыщет снегом по стенам, а у нас потрескивает закопченная печка, и шипит на плите чайник. И мы замечаем, что уже не так сквозит по полу, как раньше, -- сруб, который мы с Николой сегодня конопатили, защищает домик от ветра.

Феликс закуриваети говорит, что неплохо бы прибрать асбоцементную трубу, которую он заприметил утром на станции. Валяется там без дела, а нам бы пригодилась. Культурная такая труба метра на три. Никто и не заметит, если взять потихонечку. Строители, наверное, забыли.

Феликс ни к кому не обращается, но поглядывает на Удилова, который мерно шевелит челюстями, дожевывая бутерброд. Никола настораживается. Он осторожно сглатывает, вытягивает шею и замирает, прислушиваясь.

-- Пустяковое дело, -- небрежно говорит Молодцов. -- Тимоха с Николой справятся. Женам звонить пойдут и на обратном пути прихватят. Метра три, говоришь?

-- Да, метра три, -- Феликс делает губы бантиком, чтобы сдержать смех, и встает из-за стола: -- На санках мигом припрут...