Мы с Санькой — артиллеристы... - [28]
А я хожу и пытаюсь представить себе, что у меня на голове стакан с водой, да ещё переживаю за свой музыкальный слух. Комбат же говорил, чтобы слушали только барабан, а мне и трубы лезут в уши. Куда тут денешься, если басовитая труба с дрожанием в голосе как затянет что-то такое нежно-сладкое, немного грустное, что-то родное до боли, то аж на душе щемит. Будто она сокрушается о чём-то. А ей подпевают молодые, высокие голоса малых труб, не иначе дочери успокаивают мать. А их поддерживает дед — барабан: так-так, так-так!
Когда наш строй идёт мимо оркестра, я нарушаю приказ начальства — не смотрю в затылок переднего «бойца», а смотрю на трубы, на сильно надутые щёки музыкантов, покрасневших от напряжения. Мне хочется разгадать секрет: на что жалуется большая труба, которая обвилась калачиком вокруг туловища поседевшего уже трубача, и чем её утешают трубы — дети.
— Сырцов, стать в строй! — вдруг развеял мои грёзы резкий старшинский голос. — Ты что — заснул?
А я и сам не заметил, как потерял равнение и оказался шага на два сбоку от строя, а за мной пошли и остальные. Строй остановили.
Подполковник так и знал — снова Сырцов. Долго ещё я буду испытывать его терпение? Чего я глазами моргаю? Ах, задумался! Мыслитель нашёлся. Мечты в строю — самая вредная вещь, их нужно выбросить из головы, тут нужны только уши, чтобы слушать командира и барабан, если он есть. Человек, способный парить в облаках даже под команду «левой-левой», может забрести в тёмный лес, даже не заметив, и тёпленьким попасть в лапы врагу. На батарею будут идти вражеские танки, а такой мечтатель, как я, будет считать на вербе груши, пока на него не наедут. На фронте был такой случай, так раззява-командир пошёл под трибунал. Но против лунатиков у нашего комбата есть средство. Правда, пока что он его не применит, но терпение уже на пределе прочности. Когда оно лопнет, все лунатики пойдут читать вывески, но уже не в стенах училища. Особенно это касается закоренелых и неисправимых.
А я, видимо, такой и есть, ведь, вместо того чтобы подумать о своём поведении, через минуту-другую уже забыл про вывески, про всю эту мораль. Когда объявили перерыв, я с наиболее любопытными хлопцами пошёл к оркестрантам, которые, положив трубы на траву, перекуривали. Здесь я и услышал, что марш, который так разбередил мне душу, называется «Прощание славянки». А Лёва похвастался, что он и слова знает. Его отец как будто тоже трубач и брал в своем Могилёве Лёву на репетиции и на различные городские праздники, где надо было играть на трубах.
Вечером, в свободный час, я прилип к Лёве словно слепой к забору и не отставал от него, пока он не переписал по памяти мне всю «Славянку». А ещё я узнал, что марш этот очень старинный, его играли ещё тогда, когда славные полки России ходили в поход освобождать болгар от турок, потому что болгары — тоже славяне, как и мы. А может, Лёва тут что-нибудь и напутал? Но всё это мне очень понравилось.
Сейчас каждый раз, когда нас выводят на строевую подготовку и когда оркестр играет «Прощание славянки», я всегда ему мысленно подпеваю и мне легче идётся.
— Тру-у, тру-ру-ру, — начинает басовитая труба, а я вслед за ней:
И тут к нам с басовитой трубой присоединяются остальные голосистые трубы:
И я представляю себе легендарных солдат, удалых командиров, а не таких, как наш Грызь-Асташевский, я слышу поступь полков России и вижу, как неподалеку от дороги стоят мои односельчане, а среди них — одна славянка. Катей зовут. А вместе с полками России иду и я. Мне жаль Катю, которая машет платком вслед, жалко и самого себя. И тут трубы чуть не плачут:
Это же и я могу не прийти назад. А славянка всё будет ждать и ждать. Мне бы очень хотелось, чтобы ждала. Хотя, чего доброго, может ей и другой какой славянин может найтись вместо меня. Костик Скок, например, или тот же Петька Чижик. Тут, видимо, надо что-то делать, хоть письмо написать. Некоторые же хлопцы из нашей батареи пишут. А то откуда она будет знать, что меня нужно ждать? Я же ничего ей об этом не говорил, так как такое сказать не сразу решишься. Да и сама она тоже мне говорила.
Такая же мысль созрела и у Саньки. Вечером, в свободный час, он, несмотря на субординацию, подошёл ко мне сам и сказал:
— Пойдём домой напишем, чтобы не грустили, мне конверты каптенармус дал.
Письмо отцу я написал быстро. Отцу ясно что писать: приняли, обмундировали, кормят хорошо, у начальства я в почёте. Написал, что его ботинки товарищ каптенармус не выбросил, а бережёт в своей каптёрке и обещал мне отдать, когда будут нас пускать в увольнение. Не забыл упомянуть, что выдали мне две простыни, теперь я на одной сплю, а другой накрываюсь. Затем передал привет бабушке, Глыжке, всем близким и знакомым — вот и всё письмо.
Кате письмо не писалось. Не находится таких слов, как мне хочется. А мне хочется, чтобы она знала, что я её не забываю, часто о ней думаю, что я хочу с ней дружить, что неплохо было бы и фотокарточку её иметь. У нашего Генацвале есть карточка девушки, так и я же не хуже его. Пусть бы и у меня была. А в то же время хочется мне перед Катей и фасон выдержать, чтобы слишком нежно не получилось, а то ещё представит себе, что на ней мир клином сошёлся.
Герои этой повести — обыкновенные деревенские хлопцы — Ваня и Санька. Их деревню оккупировали фашисты в первые месяцы войны. Тяжелые испытания выпали на долю этих хлопцев, на долю их родных и близких. Дети видят расстрелы односельчан, грабеж, насилие и хотят мстить. Но вот несчастье — не выросли. Не берут их в партизаны, не доверяют им взрослые своих дел.Но хлопцы не теряются. Они помогают раненому комиссару, запасаются оружием и в любом случае стараются навредить врагу…На республиканском конкурсе на лучшую книгу для детей, посвященном 50-летию Советского государства, 50-летию Белорусской ССР и 100-летию со дня рождения В.
Эта книга И. Серкова является продолжением широко известной юным читателям повести «Мы с Санькой в тылу врага» (1968 г.). Заканчивается война, постепенно налаживается колхозное хозяйство. Возвращается из армии отец Ивана. Закончив школу, Иван с Санькой едут учиться в военное училище… Обо всем этом автор рассказывает правдиво и интересно, с присущим ему юмором.На всесоюзном конкурсе на лучшее произведение художественной литературы для детей и юношества повесть «Мы - хлопцы живучие» удостоена первой премии.
Перед вами давно обещанная – вторая – книга из трёхтомника под названием «Сто и одна сказка». Евгений Клюев ещё никогда не собирал в одном издании столько сказок сразу. Тем из вас, кто уже странствовал от мыльного пузыря до фантика в компании этого любимого детьми и взрослыми автора, предстоит совершить новое путешествие: от клубка до праздничного марша. В этот раз на пути вас ждут соловей без слуха, майский жук, который изобрёл улыбку, каменный лев, дракон с китайского халата, маленький голубчик и несколько десятков других столь же странных, но неизменно милых существ, причём с некоторыми из них вам предстоит встретиться впервые.Счастливого путешествия – и пусть оно будет долгим, несмотря на то, что не за горами уже и третье путешествие: от шнурков до сердечка!
Рассказ Владимира Добрякова «Четыре тома» был опубликован в газете «Ворон и Ёж» № 7 в 2014 году.
Маленькие герои двух повестей известной норвежской писательницы А.-К.Вестли любознательны, умны, общительны. Книга рассказывает также о жизни их родителей - простых людей, живущих в маленьком норвежском городке, но решающих общие для всех людей на Земле проблемы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предлагаем вашему вниманию две истории про девочку Веру и обезьянку Анфису, известного детского писателя Эдуарда Успенского.Иллюстратор Геннадий Соколов.
Введите сюда краткую аннотацию.