Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги великого русского полководца А.В. Суворова - [30]
Неизвестно по каким причинам Суворов не был однажды внесен в список действующих генералов. Это его весьма огорчило. Он приехал в Петербург, явился к императрице, бросился к ее ногам и лежал неподвижно. Императрица подает руку, чтобы его поднять. Он тотчас вспрыгнул, поцеловал ее десницу и воскликнул: «Кто теперь против меня? Сама монархиня меня восстанавливает!»
В тот же день было катание по Царскосельскому пруду на яликах. Суворов имел счастье быть гребцом Екатерины. Когда подъехал к берегу, то сделал из ялика такой отважный скачок, что государыня испугалась. Он просил у нее извинения, что, считаясь инвалидом, возил ее величество «неисправно». «Нет! – отвечала императрица. – Кто делает такие прыжки, тот не инвалид». И в тот же день Суворов был внесен в военный список генералов и получил начальство.
Однажды в простой солдатской куртке Суворов бежал по лагерю.
«Эй, старик, постой! – закричал ему вслед сержант, присланный от генерала Дерфельдена с бумагами. – Скажи, где пристал главнокомандующий?»
«А черт его знает», – отвечал Суворов.
«Как! – вскричал сержант. – Я привез к нему от генерала бумаги».
«Не отдавай, – закричал Суворов, – он теперь или мертвецки пьян, или горланит петухом».
Тут сержант, замахнувшись на него палкой, сказал: «Моли Бога, старичишка, за свою старость: не хочу рук марать. Ты, видно, не русский, что так ругаешь нашего отца и благодетеля!»
Суворов давай Бог ноги. Через час он пришел домой. Сержант уж был там. Увидев Суворова, он хотел броситься к его ногам, но главнокомандующий обнял его и сказал: «Ты доказал любовь к начальнику на деле: хотел поколотить меня за меня же». И из своих рук попотчевал его водкою.
Один генерал любил ходить в пучке, что было противно тогдашней форме. Суворов боялся, чтобы он не подвергся за это неприятностям, но, уважая его лета и службу, не имел духа ему запретить. Однажды в присутствии этого генерала Суворов сказал своему секретарю Фуксу: «Узнай под рукою, не кроется ли в пучке или под пучком что-нибудь важное?» Разными подобными шутками Суворов довел до того, что генерал начал носить косу.
Тючков (генерал-поручик и начальник Инженерного департамента при императрице Екатерине И) поздравлял Суворова с победами, но между прочим заметил, что он не присылает по своей обязанности карт и планов сражений в его департамент. Суворов признался, что виноват, тотчас вынес большую карту Европы, свернутую в трубку, положил ее на плечо, как ружье, отдал ею честь к ноге и положил к стопам Тючкова.
По невольной запальчивости Суворов сделал строгий выговор одному генералу, но вдруг, смягчив голос, продолжал: «Я говорил вам как раздраженный начальник, а теперь буду говорить как друг и отец. Я знаю все: вероломство и измена предали вас в руки неприятелей. Бог взыщет с них!.. Если можно, не вспоминайте о прошедшем».
Один полковник, рассуждая о предстоявших военных предприятиях, осмелился предложить фельдмаршалу план отдельных операций своего полка. «Воюй, полковник. Твой успех будет эпизодом в истории. Но план главнокомандующего есть история его жизни и славы всего его войска».
Один генерал любил говорить о газетах и постоянно повторял: «В газетах пишут…», «По последним газетам…» и т. д. Суворов на это выразился: «Жалок тот полководец, который по газетам ведет войну. Есть и другие вещи, которые знать ему надобно и о которых там не печатают».
Суворов получил от одного генерала просительное письмо об определении его в армию, написанное прекрасным, отличным слогом, так что этого нельзя было не заметить. «Да, хорошо написано, – сказал Суворов, – но мне нужны воины, а не дипломаты. Мой Багратион так не напишет, зато имеет присутствие духа, расторопность, отважность и счастье. Ум его образован более опытами, нежели теорией. В беседе его не увидишь, но он исполняет все мои приказы с точностью и успехом. Вот для меня и довольно».
В присутствии Суворова читали книгу, в которой было сказано, что один персидский шах, человек кроткого нрава, велел повесить двух своих журналистов за то, что они поместили напечатать в своих листках две неправды. «Как! – воскликнул Суворов. – Только за две лжи? Если бы такой шах явился у нас, исчезли бы все господа европейские журналисты! Не сносить бы головы ни одному из них!»
Случился у Суворова спор о летах двух генералов. Одному было действительно пятьдесят лет, а другому сорок. Но Суворов начал уверять, что сорокалетний старее пятидесятилетнего. «Последний, – говорил он, – большую часть жизни своей проспал, а первый работал на службе денно и нощно. Итог выходит, что сорокалетний чуть ли не вдвое старее пятидесятилетнего». «По этому расчету, – сказал маркиз Шателер, – вашему сиятельству давно уже минуло за сто лет». «Ах нет! – отвечал Суворов, – раскройте историю, и вы увидите меня там мальчишкой». «Истинно великие хотят всегда казаться малыми, но громкая труба молвы заглушает их скромность», – возразил Шателер. Суворов зажмурился, заткнул уши и убежал.
Некто вздумал назвать Суворова поэтом. «Нет! Извини, – возразил он, – у поэта вдохновение, а я складываю только вирши».
