Мы приехали лентяйничать - [2]

Лена уже не обращала внимания на названия селений, хотя они здесь были и очень интересные: «Горное солнце», «Пионерское», «Кипарисное». Лена ждала моря. И она первая, как того и желала, увидела его. Догадалась, что видит.

Море было туманным, неподвижным и совершенно пустынным — ни паруса, ни дымка. Лежали на нем сиреневые полосы.

Все искали море внизу, в просветах между скалами, а оно стояло высоко над скалами и над кипарисами. Было выпуклым и отвесным, близким и далеким.

Хотелось поскорее услышать его плеск, перекатывание прибоем гальки, шипение сбегающей пены между валунами. Почувствовать на лице густой от соли ветер, срывающий с темных волн мелкие белые брызги. Я не люблю море издалека — молчаливое, застывшее и совсем неживое.

Сумерки плотнее обкладывали горизонт. Сиреневые полосы на море сделались синими, немного погодя — черными. Море гасло, чтобы потом, когда наступит полная темнота, принять отблески ночи, огни прибрежных городков и лунную дорогу.

Когда мы приехали в Ялту, было уже совсем темно и на море зажглась лунная дорога.

Мы с Леной выбрались из автобуса. Подошли к перилам набережной, к лунной дороге, по которой спускаются на землю сказки и легенды.

— Постоим немного, — сказала Лена.

— Постоим.

— И помолчим, да?

— И помолчим.

Когда море рядом — хочется молчать.

На бетонном молу то вспыхивала, то меркла лампа маяка-мигуна. Мы вдыхали запах камней набережной, причальных канатов рыбачьих шаланд, сетей, развешанных на кольях для просушки, запах смолы в ведерках с квачами для засмолки баркасов и лодок. Все это принадлежало морю. Далеко покачивались огоньки катера: бортовые — зеленый и красный, и белый — на мачте.

Лена сказала:

— Здравствуй, море Черное!

Точно в ответ, мощно и протяжно загудел пароход. Парохода видно не было. Эхо от гудка долго блуждало в ночных горах.

— Пойдем. Поздно уже.

— Хорошо, пойдем. — Лена достала из кармана мелкие серебряные деньги и бросила за перила: — Дань морскому царю, чтобы не было штормов.

Мы отправились на поиски Севастопольской улицы, дома номер шесть. Такой адрес был обозначен на конверте рекомендательного письма к Елизавете Захаровне Блажко, у которой мы должны остановиться. Наши московские знакомые, родители Гошки, уже послали Елизавете Захаровне телеграмму, предупредили о приезде.

Улица эта оказалась в противоположном конце города и поднималась от набережной круто в гору, как почти и все улицы Ялты.

Лена обладает удивительной способностью: быстро ориентироваться в незнакомых местах. Вот и сейчас, хотя номера домов почти не были видны — на улицу выходили сады, в которых в глубине стояли дома, — Лена отыскала шестой номер. Мы прошли по аллее, обвитой виноградом. Около дома женщина снимала с веревок белье.

— Скажите, здесь живет Елизавета Захаровна Блажко?

— Здесь. Поднимитесь на веранду, крайняя дверь налево. Стучите громче — они, кажется, легли спать.

Мы поднялись на веранду, нашли крайнюю дверь налево.

— Неудобно получается, — сказала Лена. — Люди уже спят, а мы…

За дверью раздался громкий лай, царапанье, потом кто-то прикрикнул: «На место!» — дверь отворилась, и мы увидели девочку в коротком ситцевом халате, с подвязанными на ночь косами.

Сзади девочки, толкая ее лапами в спину, прыгали две большие собаки.

— Вы из Москвы?

— Да, из Москвы.

— А я слышу — спрашивают маму. Проходите. Динка! Марта! Кому было сказано — на место!

Мы прошли в комнату.

Девочка зажгла маленькую настольную лампу — гриб-мухомор с красной шляпкой и белыми мушками.

Я поставил в угол комнаты чемодан. Приблизилась одна из собак, собралась потрогать носом, узнать, с чем пожаловали.

Вторая собака, переминаясь с лапы на лапу, выглядывала из-под стола. Это были охотничьи псы из породы пойнтеров, коричневой масти.

Девочка предупредила:

— Они не кусаются.

Мы и сами знали, что пойнтеры — псы незлобивые.

Из соседней комнаты вышла молодая женщина, поправляя на ходу прическу.

— Здравствуйте! С приездом!

— Спасибо.

Лена извинилась за поздний приезд, потому что была уверена, что перед нами Елизавета Захаровна. Передала письмо. Елизавета Захаровна взяла письмо, сказала:

— Это мы с Татьяной рано улеглись. А вас мы ожидали. Кровати давно готовы. Пожалуйста, располагайтесь. Собаки не помешают? А то заберу к себе.

Мы заявили, что собаки не помешают, что мы хотим с ними подружиться.

— Тогда пусть остаются. Татьяна, покажи, где умывальник.

Мы раскрыли чемодан и достали мохнатую, желтую, как цыпленок, купальную простыню, заменявшую нам в поездках полотенце.

Умывальник оказался во дворе, в саду.

Простыню я зацепил за сучок какого-то дерева.

Приятно было умываться на прохладном воздухе. Он спустился с остывших влажных гор и пропитался в садах запахами олеандров и гималайских маслин.

Высоко в горах — электрические огни. А над головой — огни звезд, мигающие точно под ветром.

— Ты доволен, что мы в Ялте? — спросила Лена.

— Очень доволен! — сказал я.

Когда мы вернулись, постели были уже разобраны. Стояли они около широкого окна, которое было открыто в сад. Комнату разгораживала ширма. За ширмой слышалась возня собак, их позевывание, протяжные вздохи.

Мы разделись и легли.