Мы поем глухим - [32]

Эрвин Редлих не мог не оценить достоинства своего соперника. Как всякий финансист, он предпочитал смотреть правде в глаза, высчитывая с точностью все возможные риски. И сейчас он понял, что риск велик. К своим тридцати восьми годам барон неплохо изучил женщин. Вот уже пять лет он жил с одной из самых красивых из них, и уж точно с самой дорогой. Он знал, что женщины падки на деньги и на красивую внешность. Денег у Соболинского не было, а вот внешность была на редкость счастливая. Но главное: у них с Александрин было прошлое. В то время как у самого барона не было с любимой женщиной ни прошлого, ни настоящего, а возможно, что и будущего, как подумал он, глядя на стоящего перед ним мужчину.

Поэтому мысленно барон повысил ставку. Он собирался назвать одну сумму, но сейчас решил, что назовет другую.

— Барон Редлих, если не ошибаюсь? — слегка поклонился ему Соболинский.

— Вы не ошибаетесь, сударь. А я, надеюсь, тоже имею честь видеть перед собой дворянина?

— Хотите знать, насколько древнее мое дворянство? — усмехнулся русский. — Не беспокойтесь, сударь, оно было пожаловано моим предкам еще при Иване Грозном, если это вам о чем-нибудь говорит.

— Я не имею чести знать историю вашей страны, — размеренно сказал барон. — Что касается меня, мое дворянство родилось не при Июльской монархии, и даже не при Буонапарте. Несмотря на то, что я финансист. Девиз моего весьма древнего рода «Aliis inserviendo consumer».

— «Служа другим, расточаю себя», — тут же перевел Соболинский с латыни. — Что ж, барон, девиз прекрасный. Однако мы слишком увлеклись изучением наших родословных. Дело, о котором вы хотели бы со мной поговорить, как я понимаю, чрезвычайно деликатное.

— Вы правильно понимаете, сударь. Поэтому я не хотел бы называть предмет.

— Но речь ведь идет о женщине?

— Да. О женщине. Скажу вам прямо: я ее люблю. Я добиваюсь ее всеми способами, которые только возможны, и как мне казалось, уже близок к успеху, но тут являетесь вы.

— Вы ее любите? Я не ослышался? — откровенно удивился Соболинский.

— А разве выее не любите?

— Люблю, но… Черт возьми, как же это сказать-то, когда речь идет о таком деликатном предмете! Я ее люблю, барон, особойлюбовью. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Я пытаюсь вас понять, сударь. — Соболинскому показалось, что барон Редлих слегка разозлился. — Впрочем, это ваше дело, как именно вы ее любите и как именно она любит вас.

— Черт возьми! — расхохотался русский. — Точнее и не скажешь!

— Но мне, скажу прямо, это на руку. Ваше легкомыслие. Потому что мои собственные чувства гораздо серьезнее. Я хочу, чтобы вы уехали из Парижа.

— Но я только недавно сюда приехал, — улыбнулся Соболинский.

— Вы уже должны были понять, что парижский климат вам не совсем подходит. Здесь слишком свежо, — с ненавистью посмотрел на него барон. — Но я также знаю, что на родину вы вернуться не можете. Вам грозит каторга. В Сибири уже не просто свежо. Как говорят, там очень холодно. Я полагаю, что вы заботитесь о своем здоровье.

— Я вижу, вы навели обо мне справки. Вы и в самом деле банкир. Какая калькуляция!

— Я предлагаю вам страну с более подходящим климатом, — гнул свое барон.

— И что это за страна?

— Америка.

— Ого! — присвистнул Соболинский. — Вы предлагаете мне пересечь океан! А что, если я страдаю от морской болезни?

— Я знаю средство, которое вас мигом вылечит. Деньги, сударь, большие деньги. Я дам вам вексель, эквивалентный пятистам тысячам франков, и рекомендательное письмо в банкирский дом моего хорошего друга. Моя подпись там, в Америке, стоит очень дорого. Вам помогут купить плантацию, и вы заживете так, как привыкли жить в России. Ведь в Америке тоже есть рабы. Вы устроитесь прекрасно и обзаводитесь хоть дюжиной любовниц, меня это не волнует. Я уверен, что у тамошних женщин вы будете иметь успех.

— Не сомневаюсь в этом, — насмешливо сказал Соболинский. — Гм-м… Стать плантатором… Заманчиво! Я, признаться, рассчитывал на деньги другого человека, когда бежал во Францию, но тот как сквозь землю провалился. И вы, со своим предложением, как нельзя кстати.

— Соглашайтесь, сударь.

— Барон, вы щедрый человек. Слишком щедрый. Признаться, женщина, о которой идет речь, столько не стоит. Хотите, я скажу вам, что надо сделать, чтобы она вас полюбила?

— Вы, сударь, издеваетесь надо мной? Я неплохо знаю женщин… Обойдусь и без ваших советов!

— Получается, барон, мы знаем их с разных сторон. Вы предпочитаете светлую, а я темную. А все самое интересное, я вас уверяю, совершается в темноте…

— Так вы берете деньги?!

— Черт возьми! Беру! Когда я должен уехать?

— Мне надо все подготовить. В субботу я увижусь с моим другом и обговорю детали. Но вы никогда, слышите, никогда не должны ее больше видеть! Вы должны мне в этом поклясться!

— Конечно, барон, я клянусь, — насмешливо поклонился ему русский. — Вы мне сами устроите каюту на корабле или это должен сделать я?

— Само собой, все сделают мои люди. Я должен убедиться, что вы сели на этот корабль.

— Вы что же, будете стоять на пристани?

— Да!

— Я и мечтать не смел о таком провожатом! Так когда мне ждать деньги? Надеюсь, это будет лучшая каюта на корабле? Я привык к комфорту.