Мы победим! / Тайные тюрьмы Сальвадора - [46]

Поэтому я старалась прислушиваться к любой беседе внизу, а особенно важно было внимательно следить за разговорами по телефону.

В конце ноября я услышала следующее:

— Они собрались в доме полковника Кастро Морана… Я послал туда четверых на автомашине.

— Пусть наблюдают за всеми автомобилями, останавливающимися поблизости, запоминают количество собравшихся и имена тех, кого узнают.

— Слушаюсь, мой лейтенант. Да, я пошлю туда Жабу Валенсия на другой машине. После окончания собрания пусть остаются на своих местах. Хорошо. Вас понял, мой лейтенант. Да, я им повторю, чтобы обращали внимание на любые мелочи. Так точно, мой лейтенант.

Как видно из этого диалога, за всеми военными, находившимися в оппозиции, велось тщательное наблюдение.

Во время выборной кампании, уже в декабре, от некоторых полицейских можно было услышать различные суждения относительно создавшейся обстановки.

Однажды лейтенант Кастильо подошел к камерам, и доктор Мадрис, воспользовавшись этим, подозвал его. Он постоянно ждал такого случая, чтобы задать ему «свой вопрос», другими словами, спросить, когда его смогут освободить, поскольку ему не было предъявлено никакого обвинения. Даже Кастильо признал как-то, что действительно не было причины так долго его задерживать.

Политическая обстановка того времени заставляла их опасаться перемен в составе правительства, и было заметно, что они чувствовали себя очень неуверенно. Доктору Мадрису удалось несколько раз переговорить с лейтенантом Кастильо. Однажды вечером, когда принесли ужин, лейтенант находился недалеко от камер, и доктор Мадрис, услышав его голос, подошел к двери и окликнул его.

— Добрый вечер, лейтенант. Извините, могу я поговорить с вами?

— Добрый вечер. Да, я вас слушаю, — ответил лейтенант.

— Хочу сказать вам, что все это время я жду решения моего вопроса: мне даже не объяснили причину ареста. Я полагаю, что произошло недоразумение.

— Я вас понимаю, — согласился Кастильо. — Вас должны были выпустить уже через неделю, и я не знаю, почему наверху медлят, ведь действительно против вас ничего нет. Это несправедливо, что вы еще здесь. Во всяком случае, я надеюсь, что скоро все образуется, просто сейчас много работы в связи с выборами и т. п., — добавил он, как бы извиняясь.

Потом он сказал:

— Пока я прикажу выводить вас несколько дней на солнце и разрешить побриться. И если будет что-нибудь новое, я сообщу вам.

— Хорошо, большое спасибо, лейтенант. До свидания.

Уже в камере доктор Мадрис, очень взволнованный поделился с нами:

— Как вам нравится то, что сказал лейтенант? Не кажется ли вам, что это верх жестокости? Представьте себе: говорить, что я бы уже должен быть на свободе и что он не может объяснить, почему меня еще не освободили. Непостижимо, что человек способен сказать такое, зная, в каких условиях мы содержимся.

Это привело доктора Мадриса в очень подавленное состояние.

Через несколько дней лейтенант Кастильо вновь прошел неподалеку от камер во время ужина, и снова доктор попросил его поговорить с ним.

В этот раз разговор велся в основном о политической ситуации в стране, и лейтенант Кастильо проявлял явное беспокойство. Нам слышны были эти разговоры, потому что они велись у входа в камеру.

— Предстоящие выборы будут очень сложными, — говорил Кастильо, — как правые, так и левые выдвигают кандидатом военного, а именно это и скверно. Всем известно, что у всякого военного в вооруженных силах есть люди, поддерживающие его и идущие за ним. Кто знает, что произойдет на этот раз, ведь с одной стороны полковник Кларамоунт, а с другой — генерал Ромеро.

Как-то вечером во время ужина мы услышали, как сержант Боланьос, вскоре выходивший в отставку, а потому с особым рвением выполнявший поручаемые ему дела, разговаривая с одним из своих коллег о кандидате в президенты полковнике Эрнесто Кларамоунте, произнес:

— У этого человека безупречная биография, он честный военный, в этом нет никакого сомнения, — и с сожалением добавил: — Не знаю, как он согласился стать кандидатом от этих из Национального оппозиционного союза.

Всякий раз, услышав подобные разговоры, мы принимались обсуждать события, происходившие за пределами тюрьмы.

РАССКАЗ ЧЕЛЕ МЕНЫ О СОБЫТИЯХ 25 МАРТА 1972 ГОДА

Однажды, когда меня вели на допрос, я услышала разговор нескольких полицейских, среди которых был Челе Мена. В тот раз он рассказывал о своем участии в неудавшемся государственном перевороте генерала Фиделя Санчеса Эрнандеса 25 марта 1972 года, Тогда он еще был рядовым солдатом, носившим форму, о каких они теперь с презрением отзывались:

— Да ведь это же простой солдат.

— Такому остолопу только форму и носить!

— Все они кретины!

Эти и многие другие выражения были обычными среди сотрудников Второго отдела. Они всегда так разговаривали. Даже тогда, когда говорили о других службах (Национальной полиции, либо Финансовой полиции, которую презрительно называли «козлиная борода»). Но особенно часто среди них можно было услышать следующее:

— Нет, вы только подумайте. Почему обязаны убивать одни гвардейцы? Почему не убивают полковники и другие офицеры? Эти слюнтяи в случае чего пускают в ход только дубинки, а оружие оставляют в машине. Вечно прячутся за наши спины, а мы вкалываем за них. Врезать бы им самим по первое число, ведь именно они виноваты в том, что у нас в стране все так неладно.