Мы победим! / Тайные тюрьмы Сальвадора - [37]
Однажды несколько недель спустя после завязанного между нами знакомства в разговоре Марсело заметил:
— Когда меня привезли сюда в конце июля, через решетку проникало больше солнца, сейчас же лучи не доходят даже до стены, лишь до первых кирпичей, а это значит, что вплоть до декабря днем в это время света здесь будет меньше…
Не успел Марсело закончить, как доктор взволнованно и в несвойственной для него манере вскричал:
— Кончайте издеваться… Разве не видите, что до декабря я надеюсь быть дома, вместе с моими родителями? — Тут же он подумал, что я, возможно, слышала его, и добавил: — Простите меня, Финита, этот Марсело своими разговорами вывел меня из себя и наставил выругаться, но я действительно надеюсь к этому времени уже быть дома.
Было более чем очевидно, что доктор Карлос Мадрис являлся еще одной жертвой диктатуры и ее террористических методов. Этот человек, никак не связанный с революционными организациями, оказался в трудном, прямо-таки безвыходном положении, даже не понимая в первое время, на что была способна наша диктатура убийц. И хотя первые месяцы его пребывания были отмечены печатью растерянности и беспокойства, он еще верил, что скоро выйдет отсюда.
Много раз случалось так, что дежурные не отводили нас в туалет. Проходил иногда целый день, а нам не давали ни еды, ни воды, но самое тяжкое состояло в том, что, так как нас не водили в туалет, надо было сдерживать свои естественные потребности. Мы сильно страдали от этого. Иногда боль от переполненного мочевого пузыря была такой, что не было иного выхода, как облегчиться прямо на пол таким образом, чтобы моча вытекала под дверь. Но наши страдания становились еще больше, ибо запах мочи, отравлявший воздух в камерах, был невыносимо зловонным.
В один из таких дней, когда за нами не приходили с полудня предыдущих суток, часов в 9 утра мы услышали, как кто-то начал стучать в дверь своей камеры. Удары сначала были размеренными и негромкими, но затем они стали чаще и громче. Мы все были удивлены. Марсело и Валье знали, что единственным, кто мог бы делать это, был доктор, однако недоумевали, чем он так громко бил? «Уж не сошел ли доктор с ума?» — задавали мы себе немой вопрос, не смея заговорить с ним.
Прошло некоторое время. Бум… бум… бум… удары стали настойчивыми и сильными.
«Сегодня-то уж они обязательно придут посмотреть, что здесь происходит», — радовались мы.
Доктор продолжал стучать и почти что нас оглушил, но никто из нас ничего ему не говорил. Вдруг мы услышали, как несколько человек поспешно поднимаются по ступенькам лестницы; дверь в коридор, ведущий к камерам, открылась, и появились полицейские. Сержант Росалес — Пьяница — заорал:
— Какого дьявола? Что здесь происходит? Шум такой, что внизу слышно!
Мадрис вежливо попытался ему объяснить:
— Вы извините, но дело в том, что со вчерашнего дня нас не…
— Вы только посмотрите на этих сукиных детей, — не дав закончить доктору, рявкнул Пьяница, — они еще и жратвы требуют. Но даже мы еще не пожрали.
Но мы хотим не есть, а в туалет, — выразил наконец наше желание Мадрис.
Потерпите, не маленькие!.. Эти… и в самом деле злоупотребляют… И бросьте мне тут бузить, а то получите! — И снова закрыл дверь.
— Как только они удалились, мы, сгорая от нетерпения, спросили доктора:
— Доктор, чем это вы стучали в дверь так сильно?
— Ботинками.
— Как?
— Очень просто: чтобы не так сильно болел переполненный мочевой пузырь, я лежал на спине, а ноги поднял и уперся ими в дверь. Тут-то меня и осенило, что, стуча в нее, можно привлечь их внимание и заставить прийти и вывести нас в туалет. Вот так я и начал колотить в дверь сначала одной ногой, потом другой.
— А я не могла понять, чем вы стучите, — заметила я.
— А я-то подумал, что вы сходите с ума, — сказал ему Валье.
— Но получилось громко! — вставил Марсело.
Послышался довольный смешок доктора.
Мы представили его лежащим и колотящим в дверь ногами, обутыми в ботинки — их ему оставили так же, как и остальную одежду. Я сказала Мадрису, что это напоминает мне поведение капризного ребенка, которому в чем-то отказали, — ребенок тут же закатывает истерику: падает на пол и изо всех сил бьет ногами.
Мы все рассмеялись.
Прошло несколько минут, и доктор снова принялся колотить в дверь: бум… бум… бум…
— Нужно обязательно заставить их прийти. Из них-то никто, наверно, не испытывал таких мук: хотеть в туалет и не иметь возможности, — сетовал Мадрис.
Наконец снова появился Пьяница и заорал:
— Ну, сукины дети, что еще вы тут выдумали? Сегодня в наказание вас вообще не выведут!
Но… послушайте! — взмолился доктор, но Пьяница не дал ему договорить:
— А мне плевать, что вы там хотите! Молчать! В следующий раз вы у меня попляшете, если еще будете шуметь!
— Этот сержант и в самом деле невероятно жесток, — вздохнул Мадрис.
Прошел еще час, прежде чем нас вывели. Было около половины одиннадцатого, когда наконец Пьяница соизволил появиться.
— Ага! Так что же эти животные хотят?
Первой открыли камеру Мадриса.
— Доброе утро, сержант, — приветствовал тот вошедшего, — извините за то, что потревожили вас, но, знаете, со вчерашнего дня мы не ходили в туалет, и это ужасно.
`Вся моя проза – автобиографическая`, – писала Цветаева. И еще: `Поэт в прозе – царь, наконец снявший пурпур, соблаговоливший (или вынужденный) предстать среди нас – человеком`. Написанное М.Цветаевой в прозе отмечено печатью лирического переживания большого поэта.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.