Мы - [120]
166. Medusa, medusa
Из воды я выходил еще менее элегантно, чем входил, спотыкаясь на неверных ногах, словно жертва кораблекрушения, а затем продвигаясь на четвереньках промеж играющих в волейбол. В панике я неправильно определил направление и выбрался на сушу примерно в ста метрах от Алби, и некому было помочь мне подняться или хотя бы спросить, что случилось. Итак, пока я, стоя на коленях, пытался отдышаться, над моей головой туда-сюда летал мяч.
Когда я наконец вернул себе способность нормально идти, то отправился на поиски Алби. Солнце немилосердно палило и, словно сквозь увеличительное стекло, насквозь прожигало голову. Вода, по крайней мере, хоть как-то освежала, а тут я почувствовал, будто меня поджаривают на медленном огне. Даже легкое движение воздуха многократно усиливало боль в обожженных местах, но я, оказывается, был не единственным пострадавшим. «Medusa, medusa», неслось мне вслед, пока я в очередной раз пытался отыскать Алби.
Наконец я нашел его, спавшего без задних ног.
— Алби, Алби! Просыпайся!
— Па-па! — недовольно заворчал Алби, прикрывая рукой глаза от яркого света. — Ты чего?
— На меня напали. Медузы.
Он тут же сел:
— В воде?
— Нет, на суше. Забрали ключи и бумажник.
— Ты весь дрожишь.
— Потому что мне больно, Алби, действительно больно.
Увидев мои ожоги, Алби моментально начал действовать, схватил телефон и загуглил «ожоги от медузы», я же тем временем прятался под полотенцем, морщась всякий раз, когда махра касалась обожженных участков кожи.
— Надеюсь, мне не придется на тебя писать, да? Это было бы слишком по Фрейду и вообще странно. Потом пришлось бы лет пятьдесят лечиться у психиатра.
— По-моему, уринотерапия — миф.
Он снова обратился к телефону:
— Так и есть! Это миф! На самом деле там говорится, надо вынуть из тела щупальца и жала, а затем принять кучу обезболивающих. Ты куда?
Морщась от боли, я натянул рубашку, меня начало подташнивать.
— Пожалуй, вернусь в номер и прилягу. В сумке есть парацетамол.
— Ладно, тогда я с тобой.
— Нет, оставайся тут.
— Но я хочу…
— Я серьезно, Алби, ты хорошо проводишь время. А я немного посплю, и все пройдет. Только не вздумай плавать. Кстати, а какой SP-фактор у твоего солнцезащитного лосьона?
— Восемь.
— Ты с ума сошел! Только посмотри, где сейчас солнце! Тебе нужен по крайней мере SP-фактор тридцать.
— Папа, по-моему, я достаточно взрослый, чтобы самому решать…
— На, возьми… — Я сунул ему в руки лосьон. — И не забудь про кончики ушей. Жду тебя в отеле.
И вот, со штанами и ботинками в широко расставленных руках, я пробрался сквозь толпу и поплелся обратно в отель.
Я был одет не самым подобающим образом для респектабельного холла, но мне было плевать. К тому времени, когда я наконец добрался до своего номера, тошнота еще больше усилилась, хотя боль немного отступила, а потом и вообще притупилась на фоне непрерывно повторяющихся сердечных приступов — по грудине словно били кувалдой, — и уже первый удар повалил меня на пол, вышибив из меня дух.
167. Под гардеробом
В ужастиках есть интересный поворот, которым, будучи ребенком, я тайно наслаждался, а именно когда неожиданно открывается, что центральный персонаж был давным-давно мертв. Я видел этот поворот и в кино тоже; если не брать в расчет намеки о душе и загробной жизни, мне всегда казалось, что это дешевый розыгрыш. Поэтому должен сказать прямо: я не умер и по длинному коридору навстречу белому свету меня никто не вел.
Дело в том, что жизнь мне спас мой сын. То ли чувство вины, то ли смутное беспокойство не позволили ему продолжать кайфовать на пляже, поэтому уже через пару минут он последовал за мной, вошел в номер и увидел мои ноги, торчащие между двумя односпальными кроватями. Боль пронзила грудь, распространилась на руки, шею и нижнюю челюсть, и, кроме того, у меня возникли некоторые затруднения с дыханием, отчасти из-за паники, потому что, покуда не появился Эгг, я не видел абсолютно никаких путей к спасению и был вынужден просто лежать на голом деревянном полу, придавленным к нему чем-то вроде огромного допотопного гардероба, созерцая под кроватью шарики скатавшейся пыли, носки Алби, его кроссовки, а также брошенные кое-как полотенца и, наконец, слава тебе господи, грязные ноги собственного сына на пороге.
— Папа? Во что ты такое играешь?
— Алби, подойди, пожалуйста, ко мне.
Он перелез через кровать, посмотрел на мое распростертое тело, вдавленное в прикроватный столик, и я в двух словах объяснил ему, что, по-моему, произошло. Он не стал гуглить «сердечный приступ». Он снял трубку и позвонил на ресепшн, выбрав при этом весьма понятный и разумный тон, которого я у него никогда не слышал, поразительно спокойный, лично я так и веду дела. Убедившись, что помощь уже на подходе, он широко расставил ноги, засунул руки мне под мышки и попытался помочь мне принять сидячее положение. Однако я намертво застрял, и тогда он опустился рядом со мной на пол, взял за руку, и мы стали ждать.
