Мы никогда не расставались - [2]

Да, пожалуй, статья получится стоящей, если удастся раскопать любопытный материал.

Скоро мой здоровый организм берет свое, я засыпаю и просыпаюсь утром без единой серой мысли в голове, с беспричинной радостью в сердце, так как довольно тонкого лучика солнца, столь желанного в городе на Неве, чтобы у жизнерадостной девушки вроде меня поднялось настроение.

После завтрака я верчусь перед зеркалом и остаюсь довольна своей наружностью. Кожа чистая, глаза сияют. Волосы у меня густые, короткие, кофейного цвета, такие же зрачки, думаю, дурнушкой меня никто не назовет. Мне двадцать четыре, я худенькая, но не костлявая, рост сто семьдесят, мужики штабелями не ложатся, но вниманием противоположного пола не обделена. Недавно я рассталась со своим бой-френдом Даниилом, насилу отвязалась. Досадно, что мы работаем в одной редакции, приходится сталкиваться каждый день. Данька тоже журналист, кроме того подвизается в рок-группе, пишет тексты для песен и считает себя непризнанным гением. Оценить гениальность Даниила мне так и не удалось, поэтому я решила не стоять на пути его творческих исканий и заняться собственной карьерой, хочу побыть независимой деловой леди и показать всем и самой себе, на что я гожусь.

Соответственно душевному настрою выбираю модный однобортный пиджак и короткую юбку-стрейч в мелкую горизонтальную полоску, блузку цвета чайной розы с красивым декольте, надеваю туфли на высоком каблуке, стильно закатываю рукава летнего пиджака, чтобы видны были браслеты в комплекте с ожерельем и серьгами — купила бижутерию специально к блузке. Беру сумку Дольче Габбана — подделку, разумеется, откуда у меня такие деньги? — но от фирменной не отличишь. Уж что-что, а одеться я умею, как говорится — недорого и со вкусом.

В коридоре сталкиваюсь с Димкой. Он все еще под впечатлением; тот, кто имел дело с чокнутым коллекционером, запросто представит блаженное свечение в глазах, почти идиотскую улыбку, не предназначенную окружающим, а лишь своему удовлетворенному чувству фаната-обладателя.

— Слышь, Дмитрий, — заступаю ему дорогу. — Разговор есть. Ты этого парня можешь мне показать, ну вчерашнего, что орден тебе подарил?

— Вот еще, — настораживается Димка. — Нашла дурака! Человек сделал доброе дело, а я его подставлять буду?

— Да не бойся ты! Когда я тебя подводила? Интересно просто, понимаешь?

— Ага, а потом чего-нибудь настрочишь в свою паршивую газетенку. Знаю я вас, журналажников.

— Почему это она паршивая?.. Журналажники!.. Нахватался словечек… Слушай, давай так, ты мне парня покажи, хотя бы издали, остальное беру на себя, он и не узнает, что ты навел.

— Ну, Катька!.. Вижу, что ты стала настоящей журналюгой, и когда только успела, была сеструха, как сеструха… Короче, не проси, я сказал — и точка!

Все, уперся, папин сынок — дальнейшие уговоры бесполезны. «Я сказал — и точка!» Ему бы еще командный голос — и был бы вылитый полковник Полуянов.

Только забыл ты, братишка, что и я Полуянова, да к тому же «настоящая журналюга», а посему, голубчики, вам так просто от меня не отделаться.

В редакции с утра все ползают как пробуждающиеся мухи: в кои-то веки проглянуло солнце, все окна настежь, работа по боку, сидят на подоконниках, балдеют. За окном искрится Мойка, по ней уже пошли прогулочные катера, битком набитые туристами. Вода зеркальная, отражает лодки, дома вдоль рек и каналов. Город сверкает куполами, шпилями; розовыми, голубыми, зелеными фасадами отреставрированных зданий. На синем небе гряды белоснежных облаков, плывут над городом в сторону Финского залива — определенно, день занимается прекрасный. Обожаю Питер, особенно в погожие дни, когда на улицах много народу, как будто в город вместе с солнцем приходит праздник. По ночам на набережной столпотворение задолго до того как начинают разводить сверкающие огнями мосты, здесь и туристы, и горожане, много беспечной молодежи, готовой гулять всю июльскую ночь напролет.

После работы я медленно иду по Гороховой улице, задерживаюсь на Набережной Фонтанки, облокачиваюсь на кованую решетку, мой взгляд притягивают оживленные лица гостей Северной столицы, они сидят на палубах проплывающих мимо речных трамваев и дружно поворачивают голову то вправо, то влево по ходу комментариев гида. Вот молодой человек машет мне рукой, я улыбаюсь в ответ. Горделиво смотрю на свое отражение в устоявшейся воде. На миг себя не узнаю, мне чудится другая девушка, она чем-то похожа на меня; пожалуй, те же черты лица, но светленькая и совсем юная, причесана и одета старомодно, я даже вижу ситцевое платьице в цветочек со строгим, застегнутым у шеи кружевным воротничком, и рукава фонариком.

Накатывает речная волна от катера, вода волнуется, рябит и изображение пропадает. Я торопливо озираюсь по сторонам, но рядом никого нет.

Глава 2

Год 1941

Война застала Настю Головушкину в Павловске. Всю предвоенную зиму она тяжело болела пневмонией. Пришлось на время оставить институт и вернуться в Свирицу, где Настя пролежала до весны — счастье, что вообще выжила. А как все хорошо начиналось: семья проводила ее в Ленинград, она приехала к тете и сразу же отправилась в Электротехнический институт подавать заявление. Конкурс был порядочный — шесть человек на место. Абитуриенты, ребята и девушки, казались Насте такими умными, знающими, уверенными в себе. Она заробела и приуныла: куда ей сельской простушке до городских — они и держатся и разговаривают по-другому. Зря она сунулась в этот институт, шла бы куда-нибудь на филфак, тем более что литературу любила, зачитывалась классиками и поэзией, только считала, что вся лирика и романтика — для души, а образование надо получать по точным наукам, благо по математике и физике всегда училась на одни пятерки.