«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - [5]

Похоронили лейтенанта Агарышева у трех берез, на высоком, чистом месте…

Вечером 5 сентября к Шапошникову приехал полковник Гришин.

– На тебя жалуются, что ты у ивановцев снаряды увез, – сухо поздоровавшись, сказал он.

– Не надо было бросать. Мы их вывезли, можно сказать, у немцев из-под носа. За их счет и ожили, и кухоньками опять разжились, и пушечками. Неужели опять отдавать?

– Нет. Ты нашел – твое. Не чувствуешь: немец как будто отходить собирается? – спросил Гришин. – Южнее Трубчевска Крейзер и Чумаков сильный контрудар нанесли, отбросили километров на пятьдесят. Нам их давить, увы, нечем, но есть данные, что и на нашем участке они уйдут за Судость. Так что готовься к преследованию… Начальник политотдела у нас новый – Кутузов, – добавил после паузы Гришин.

– Откуда?

– Из Ивановской дивизии. Перевели с полка. Хваткий мужик, дело знает. Да, доведи до личного состава, что товарищ Сталин за оборону Трубчевска дивизии благодарность объявил, – с удовольствием сказал Гришин.

– Да, устояли на этот раз…

– Крейзер помог. Когда немцы на Михеева пошли, а там же ни одного орудия, все, думаю, крышка, так попросил огоньку тяжелого артполка из-за Десны, и, какие молодцы – так точно дали! Да и помог-то он, считай, по знакомству, что в академии вместе учились. А так бы – отбивайтесь своими силами, «изыскивайте резервы на месте», у этого артполка каждый снаряд на особом учете.

В районе Карбовки ударная группа генерала Ермакова нанесла тяжелое поражение 47-му моторизованному корпусу гитлеровцев. Отбросила их на несколько десятков километров, и дивизия полковника Гришина, используя общий успех, за двенадцать дней, преследуя отходящие части немцев, вышла к реке Судость.

Как только полк капитана Шапошникова вышел к Судости, к нему снова приехал полковник Гришин.

– Смотри на карту, – сухо поздоровавшись, раскрыл он планшет, – вот Баклань, вот Юрково. Здесь берег пониже, тут и надо захватить плацдарм. Зацепимся – дальше пойдем. Приказываю: боем руководить лично. Я буду в Березовке, связь – туда…

Настроение у всех в дивизии в эти дни было приподнятое: наступали, впервые с начала войны шли на запад, а не на восток. Казалось, что и Судость не будет серьезной помехой. А там – дорога на Унечу, на Сураж.

Капитан Шапошников, придя в батальон Осадчего, который начал готовиться к бою за плацдарм, расположился с биноклем на бугре, откуда хорошо было видно и Баклань – справа, и Юрково – в центре, и Михновку – слева. Берег противника был заметно выше, пойма Судости – широкая по фронту, и Шапошников с неудовольствием думал, что атака будет явной авантюрой, тем более что без артподготовки и плавсредств.

Оторвавшись от бинокля, он спросил Осадчего:

– Что говорят ваши разведчики?

– Сунулись было, да обстреляли. Ничего толком не узнали. Засекли пять пулеметов. Траншеи у них отрыты по всему фронту. Когда только успели… Артиллерия и танки себя не проявляли.

– План боя продумал?

– Прикинул. Задачи ротным поставил, но все это «на авось».

С Шапошниковым на НП батальона были замполит полка Наумов и начальник штаба Филимонов. Тюкаева оставили на командном пункте полка для связи со штабом дивизии.

На душе у Шапошникова было нехорошо от предчувствия беды, но, посоветовавшись с Наумовым и Филимоновым, он все же решил отдать приказ на начало атаки, пока совсем не стемнело, да и Гришин уже два раза звонил и требовал начинать.

Около 7 часов вечера роты батальона Осадчего частично на лодках, плотах, а в основном вплавь перешли Судость.

Шапошников видел в бинокль, как фигурки его бойцов, выйдя на противоположный берег, быстро бежали через луг с кустарником к горе, как немцы, то ли прозевавшие переправу, то ли нарочно давшие возможность перейти реку всем, открыли огонь, когда цепочки атакующих уже начали подниматься в гору. Сначала огонь противника был довольно редким, и минут через десять бой шел на горе под Юрковом. В сумерках ход боя видно было плохо, Шапошников ждал первых донесений с того берега – вводить ли второй батальон, готовый к атаке, как с КП полка позвонил лейтенант Тюкаев.

– Товарищ командир, полковник Гришин спрашивает, как идет бой.

– Передай: переправились, бой идет в траншеях, для развития успеха готовлю второй батальон.

Но через десять минут поступило донесение, что противник атакует батальон с флангов, крупными силами, да Шапошников видел это и сам. Огонь со стороны немцев резко усилился, начали бить минометы, и скоро стало ясно, что батальон Осадчего от реки отрезан.

– Надо вводить второй батальон! – сказал Шапошникову Наумов. – Выручать надо, а то получится как с Леоненко!

– А если и этот батальон также? Теперь им ничем не помочь… «Эх, знали же, что авантюра – все равно лоб подставили!» – ругался Шапошников.

К ночи из батальона вышли около ста человек, мокрые, злые. Еще несколько часов с противоположного берега то и дело раздавались короткие очереди.

– Почти двести человек потерял! – ругался капитан Осадчий. – Полезли, «разведка боем»!

– Доложите в штаб дивизии об итогах боя, – вздохнул Шапошников, посмотрев на Филимонова.

Всю ночь он не сомкнул глаз, переживая случившееся, да и ждал звонка от Гришина с разносом: «Нет, немец не дурак. Безусловно, здесь была подготовленная оборона, система огня, и мы должны были это предвидеть… Сейчас будут искать виновного. Хотя в корне эта операция была построена на риске. Виноват тот, чья это была идея. Но и он не мог предвидеть, что немцы так грамотно дадут по носу. Только-только батальон восстановили…»