Мы на своей земле - [37]

И снова допросы…

Снова пытки…

Иван Афанасьевич пытался бежать, бросился с кручи. Но помешали кандалы. Мысль о свободе и борьбе не покидала старого партизана.

Чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся со двора, Кужель шепотом окликнул сидевшего рядом с ним старика-шахтера Мошкова:

— Слушай! Давай бежать!

— А как тут убежишь? — отозвался тот.

— Давай попробуем через крышу.

Немного помолчав, Мошков сказал:

— Не убежишь… Крыша крепкая… Колхоз строил этот амбар навечно.

Оба умолкли, углубившись в свои мысли. Молчание снова прервал Кужель.

— Тогда слушай… Если ты уцелеешь, то когда вернутся наши, передай им, что я на допросах никого не назвал. Если встретишь мою сестру Шуру Кулакли, ты ее знаешь, расскажи ей все. И еще сообщи, что нас выдали полицаи «Кот» и «Король».

И снова наступила настороженная тишина… Но вот Кужель завозился в углу. Раздался треск разбитого стекла, затем приглушенный стон.

— Ты что?.. спросил встревоженный Мошков.

— Я разрезал себе живот… — пересиливая боль, ответил Кужель, тяжело дыша. — А они… Будь они прокляты! Пусть захлебнутся моей кровью… Все равно им тут не быть, их разобьют.

Дрожа всем телом, Мошков, все еще не осознав случившегося, вплотную придвинулся к товарищу и почувствовал, как на руки и в лицо ему брызнуло чем-то горячим; наконец, понял — кровь, дико закричал:

— А-а-а! Помогите! Зарезался человек.

— Молчи!.. — сдерживая стоны, просил Кужель. — Дай спокойно помереть… — Но Мошков, обезумев от страха, продолжал кричать.

Вошли эсэсовцы, осветив амбар электрофонарем, направились в угол, где в муках корчился Иван Афанасьевич.

Пугливо прижимаясь один к другому, люди молчаливо давали дорогу фашистам.

Угрожающе размахивая осколком стекла, Кужель не подпускал к себе мучителей. Один из эсэсовцев изловчился, набросил на Кужеля мешок. Сорвав его, Иван Афанасьевич ударом ноги в живот оттолкнул от себя гитлеровца.

Навалившись сворой, палачи вытащили Кужеля во двор, растянули его на каменном столике, сели на голову и ноги, зашили распоротую полость живота цыганской иголкой.

В тюремной больнице Кужелю сделали операцию и вылечили для того, чтобы расстрелять.

Известие о смерти замученного фашистами Капышевского, трагедия Давыденко и Кужеля глубоко потрясли нас, а особенно односельчан — товарищей Кужеля по гражданской войне.

Иван Никитович Клименко как-то сразу сгорбился и одряхлел, стал менее ворчливым, часто задумывался и недоуменно повторял одну и ту же фразу:

— Була людына, та й не стало…

Мошков вместе с другими арестованными все еще находился в заключении. Круглые сутки велись допросы и пытки. Но люди не давали показаний.

Зная из доноса полицая «Кота», что Мошков любил выпить, следователь Георгиу пытался соблазнить его деньгами, вызвать на откровенность.

— Вы, господин Мошков, при большевиках гнули спину в каменоломнях. А мы могли бы помочь вам приобрести много денег на более легкой работе, — вкрадчивым тоном говорил следователь. — И зажили бы вы во всю…

Среднего роста, коренастый, словно старый дуб, с вихрастой рыжеватой головой, вздернутым носом на широком обветренном лице, Мошков действительно любил выпить и повеселиться в компании. Но пил за свои, и как говорят шахтеры, всегда был «на своем ходу», то есть не напивался до потери сознания. Сейчас, сидя на стуле перед следователем, он понимал, куда гнет тот, и, стараясь попасть ему в тон, разыгрывал из себя простачка.

— Деньги… я очень люблю… — глуповато ухмыляясь, отвечал Мошков, — люблю, чтоб платили по работе. Деньги — всему голова, — почесывая затылок, заключил он.

— Вы будете иметь их… — многообещающе кивнул следователь. — Только нужно… поработать.

— От работы я никогда не отказывался… Всю жизнь работал. Да где ее теперь возьмешь…

— Мы найдем… да еще и легкую, — обнадежил следователь.

— А нам всякую подавай! — хитро подморгнул Мошков.

— Нам нужно узнать, — продолжал следователь, — сколько партизан в катакомбах и сколько среди них красноармейцев, а потом…

Но Мошков, состроив услужливую мину, перебил его:

— Мабуть тыщи… Только и слышно: партизаны да партизаны…

— Замолчи, не перебивай, — одернул Мошкова Георгиу и продолжал — Так вот, если ты не знаешь, сколько их там, то надо найти таких людей, которые знают.

— Это мне не факт! — радостно фыркнул Мошков и фамильярно потянулся через стол к раскрытому портсигару следователя, взял папиросу, внимательно оглянул ее, постучал мундштуком о Прокуренный ноготь большого пальца, закурил, с видом заговорщика произнес — Так бы сразу и сказали, а то крутите, вертите! Да, что я, жалеть их буду что ли. Они мне не сват и не брат.

Я в глаза скажу им, что они знают о партизанах, а брешут вам, как собаки. Сами же говорили мне, что знают… Вы вызовите их и построже допросите. Они все расскажут.

Следователь впился глазами в Мошкова.

— Кого вызвать, кого допросить?

— Да этих же, да как их?.. Вот забыл… Да этих — полицаев «Кота» и «Короля». Они все знают, — убежденно ответил Мошков.

Некоторое время Георгиу ошеломленно смотрел на Мошкова, как бы взвешивая: дурак или притворяется. Потом, стремительно вскочив, взбешенно закричал:

— Идиот, вон!

Подхватившись со стула, Мошков наивным тоном спросил: