Мы — можем! - [54]

Отец мой погиб под Смоленском в сорок первом. Мне рано пришлось стать мужчиной, потому что других мужчин в семье не было.

Но было в моей жизни три человека, авторитет которых  был свят для меня, как отцовский. Первым из них был командир моего первого корабля.

Вечная память ему!

Сорок пять лет спустя

Ну что тебе сказать про Сахалин?

Песня Пахмутовой, слова Добронравова.

Есть на западном побережье южного Сахалина небольшой городок — рыбный порт Невельск. Для меня это вторая родина.

В шестьдесят пятом году я окончил Корабелку, вечерний факультет, и получил диплом инженера-кораблестроителя. А весной у нас родилась вторая дочь, в аккурат на первое апреля, и жена, естественно, не работала.

Я же, грешный, до момента получения диплома был работягой. Квалифицированным работягой пятого разряда (а всего тогда было шесть). Заработок, пусть не слишком большой, позволял содержать семью и планировать плавный прирост ее. Однако совпадение во времени двух хороших событий обернулось трудностями для меня.

По правилам советской эпохи человек, получивший диплом инженера, не имел права оставаться на рабочей должности. Ему полагалось с этого момента работать только инженером. Но свежеиспеченный инженер в любом КБ или НИИ мог рассчитывать на зарплату не более ста пяти рублей, в лучшем случае — сто десять. На эти деньги нам было не прожить. Я решил проблему типовым методом — завербовался в Сахалинрыбпром.

Господь привел меня в Невельск на судоремонтный завод рыболовного флота. Мне предоставили койку в заводском общежитии и неограниченные возможности проявить себя в работе. Я с благодарностью принял и то, и другое. В общаге я бросил свои вещички на койку, выскочил за дверь и полез на сопку.

Коренные питерцы поймут меня. Мы — жители равнинного города — используем каждую возможность залезть на гору, если таковая подвернется. Вид, открывающийся с вершины, потрясает прирожденного равнинника.

А если это вид на Японское море и прибрежную полосу Сахалина, такая картина завораживает надолго.  Морской ветер треплет волосы. Запах водорослей и горькой морской соли смешивается с ароматом буйных сахалинских трав и цветов. Бамбук на Сахалине мало где вырастает до двух — двух с половиной метров. В основной массе он не выше метра. Но недостаток роста с избытком восполняется густотой бамбуковых зарослей. Склоны сопок, там, где нет леса, покрыты бамбуком.

Так состоялось мое знакомство с Сахалином. Возможно это наглость с моей стороны, но мне показалось, что мы понравились друг другу с первого взгляда. Постепенно эта симпатия выросла в большую настоящую любовь.

В те времена в отдаленных краях России, которые назывались «районами крайнего севера и приравненные к ним», сложился определенный уклад жизни. Главным элементом этого уклада был дух исключительно крепкой дружбы и взаимовыручки. Этот дух укоренился и на Сахалине. Мы вместе трудились, отдыхали, благоустраивали дома и город. Старожилы помогали вновь прибывшим обжиться на новом месте. Специалисты, прибывающие с запада (так здесь  называли материк по ту сторону Хабаровска) в свою очередь помогали местным заочникам в учебе. Вместе веселились в праздники. Зимой, когда снежные заносы превращали город в один большой сугроб, мы все вместе выходили откапывать его.

Летом два дня в неделю (суббота тогда еще была рабочим днем) садились в кузов грузовика у проходной завода и ехали в Ловецкий распадок на заготовку силоса для сельского хозяйства острова. Здесь я научился косить. Работа эта тяжелая. Но в обеденный перерыв, после небольшого перекуса мы не отлеживались, а играли в футбол на первой подходящей поляне.

Спортивный дух невельчан был на редкость высоким. Всякие спартакиады, соревнования и просто командные игры никого не оставляли равнодушным. Я никогда не играл в волейбол, а тут стал играть. Кое-что даже начало получаться.

И я тихо горжусь тем, что стал основателем парусного спорта в Невельске. По чертежам любимого журнала «Катера и яхты» с подшефными школьниками построил швертбот класса «Кадет». Второй такой же швертбот за короткое время мы изладили с заводской молодежью.

Никогда не забуду, как в сопровождении толпы болельщиков на руках притащили в Северный ковш завода первый швертбот с поднятыми парусами и спустили на воду. По пути сочувствующие задавали вопросы местному авторитету:

— Дядя Федя, поплывет эта штука или опрокинется?

— Ежели положить на дно пару двухпудовок, то и не опрокинется — ответствовал пропитым басом дядя Федя.

Я сел на руль и гика-шкот, дружок мой Валентин — на стаксель-шкоты. Ветер в узком ковше был навстречу нам, от выхода. Пару раз мы толкнулись от стенки до стенки без выигрыша высоты. Народ начал разочаровываться. Но тут я обратил внимание на то, что мой друг, еще не постигший искусство парусного плавания, выбрал стаксель в доску. Ветер отбрасывал нос, швертбот уваливался. От волнения я не сразу заметил это. Дальше все пошло как в сказке. Паруса забрали ветер, и мы рванули на выход. Болельщики начали отставать, но их громкое «Ура!» еще долго сопровождало нас.

У меня завелось много хороших друзей. Это были чудесные люди. Но, как часто бывает, один друг — Саша Жданкин — стал самым близким. Он работал в производственном отделе и учился заочно на судового электромеханика. Отлично играл на баяне и на трубе. А голос у него был такого диапазона, что могла позавидовать популярная в те годы Има Сумок. Он пел баритоном, мог и басом дернуть, мог спеть и нежным девичьим голосом, если попадалась женская партия.