Мы Любим Ингве Фрея - [29]

Анита попыталась успокоить сапожника и сказала, что такое положение сейчас почти везде. С каждым днем в лесах становится все тише.

— Ты, может быть, и права, — ответил ей сапожник, — да только для нас это утешение маленькое… Я ведь, в общем, не против тишины. Но только смотря какой. Раньше, когда становилось тихо, все равно что-нибудь, да было слышно. Иной раз дальний выстрел из дробовика, или, как кто-то рубит дрова в лесу, или, как мычит где-нибудь на хуторе бык или работают машины в поселке. А теперь даже бензопилы не услышишь… Тишина стала не той, что была раньше — пустой, что ли?.. Раньше можно было остановиться и слушать, что происходит вокруг… А теперь, слушай не слушай, все равно ничего, кроме шелеста листьев да писка комара, не услышишь… Времена меняются, это понятно, но я совсем не думал, что со временем изменится и тишина. А попробуй-ка кто из нас, скажи, что нынешняя тишина стала другой? Тут же признают тебя тугоухим и упекут в ближайший дом для престарелых как «источник повышенной опасности» на дорогах… Я не хочу в дом для престарелых… Я не глухой… Я еще хорошо вижу. После того, как в лес перестали выгонять скотину, он зарос травой и кустарником. Маленькие коровьи тропки пропали, и ходить теперь по лесу трудно. Лес стал диким. Но так не должно быть! Я думаю, все-таки все здесь еще переменится. В один прекрасный день лес займет в жизни человека место, какого у него нет сейчас и никогда не было. Люди научатся получать от него больше, чем просто древесину. Сейчас заниматься лесом невыгодно, а о том, что невыгодно, люди не думают. Но в будущем откроют, что лес может давать много больше, чем просто дрова и бумагу. Что именно это будет, я не знаю. Но верю, что так будет. Я слышал, человек скоро научится извлекать пищевые продукты из морской воды. Может, он научится извлекать их и из леса… По-другому быть просто не может… Пусть я этого и не дождусь… Хотя опять же, кто знает? Ингве дожил до ста двух лет. Но мне нечего делать здесь еще тридцать лет… Не знаю даже, к чему бы приложить руки завтра. Не могу же я в обычные рабочие дни собирать и разбирать игрушку, которую ты мне купил? Ее я оставлю на субботы и вечера. Хотя вечерами мы смотрим телевизор. Сейчас, хочешь не хочешь, нужно смотреть телевизор, всегда может кто-нибудь приехать, и нужно о чем-то разговаривать. Телевизор как тема для разговора очень удобен.

Сапожник говорил долго, а когда выговорился до конца, из поселка вернулся Виклунд. Он поставил свою машину рядом с фургоном Петтерсона.

— Теперь я могу с вами посидеть, — сказал он. — Я ездил в авторемонтную мастерскую в поселок, но там словно все вымерли. Наверное, уехали в Италию или еще куда… Правду говорят, что у черта на куличках отдыхать дешевле, чем дома, в Швеции?

— Говорят, — сказал Петтерсон. — Говорят, что намного дешевле. Может, приготовить кофе? Он хорошо идет с водкой. Мне понравилось.

Анита занялась приготовлением кофе.

— В поселке прошел слух, — сказал Виклунд. — Какой-то приезжий нашел вчера в нашей округе памятник старины. Где он его нашел, человек этот толком объяснить не сумел. Вы что-то ему показывали?

— Мы показали развалины дома Ингве, — сказал сапожник.

— Это того сумасшедшего солдата, о котором все рассказывал дед? Того, что палил из ружья в людей?

— Да, — сказал сапожник.

— Но ведь видно, что это просто развалины дома?

— Народ посходил с ума, — сказал сапожник. — Какие-то горожане чуть не насильно заставили Эриксона продать им лоскутные дорожки.

— Интересно. Ты, пожалуй, оставь на шоссе эту вывеску! Слушай… а ты не нарочно все это подстроил? Но тогда тебе нужно срочно перестраивать мастерскую под закусочную. Будешь торговать кофе с горячими сосисками. — Хотя я, черт возьми, никак не представляю тебя в фартуке за стойкой!

— Я сорву указатель, — сказал сапожник. — Может быть, не сегодня, но сорву обязательно!

— Что ты будешь делать теперь, после того, как закрыл мастерскую? — спросил Виклунд.

— Что-нибудь придумаю. Пришла Анита и принесла кофе.

— У вас, надо думать, отпуск? — спросил Виклунд.

— Нет, — ответил Петтерсон. — Мне не полагается отпуск. Я просто езжу фотографирую, но мы решили остановиться здесь и отдохнуть.

— Он фотографирует женщин, — сказал сапожник.

— Это окупает себя? — спросил Виклунд.

— Это единственное, что себя окупает. Девочки. Все остальное журналы не берут. Берут девочек… Я, кстати, собираюсь завтра сфотографировать Выселки. Скажи об этом Эльне и старикам!.. Потом я сфотографирую памятник старины.

Виклунд засмеялся.

— Я всерьез говорю, — сказал Петтерсон. — Мне нравится памятник сапожника.

— Ты малость свихнулся, — сказал Виклунд. — Хотя я тоже чокнутый. Сижу один на хуторе, который за десять лет вродё бы укоротился, стал меньше, усох. А ведь, когда был жив отец, хутор считался большим. Теперь же я должен расширяться. Так мне все говорят. Банк дает какую угодно ссуду. Мне придется купить землю у Эриксона. Мне на что-то в этом роде уже намекали… И вот в самый сенокос жена уехала в Стокгольм!.. В следующий раз она, наверное, уедет еще дальше. Куда-нибудь за границу. Но это, наверное, будет даже дешевле… Ей не нравится жить здесь, в лесу. И я ее понимаю, хотя для меня это ничего не меняет. Я-то останусь здесь… Похоже, хозяйство мое все-таки вылетит в трубу. Но я должен остаться здесь. Скоро, кроме нас, в лесу никого не будет… И даже если бы я захотел, я все равно не могу оставить хутор. Никто не захочет сидеть здесь один. А я могу сидеть. Мне это ничего. Все мои воспоминания связаны с хутором, без них и я бы здесь не остался… А сын не пойдет по моей дорожке. Нет, похоже, что не пойдет. Ему десять лет, а он уже тянется к людям в поселок… Он считает, что дома у нас скучно. Дома и вправду скучно… Но только я считаю, что это ничего, что у нас скучно. У человека допоен быть талант на веселье, а у меня такого таланта нет. Иногда я приезжаю сюда ловить рыбу на удочку, вот и все мое веселье.