Мы Любим Ингве Фрея - [12]
И как раз сейчас пресловутые дорожки были вещами ненужными.
И он, черт побери, от них избавится!
— Я продам их! — сказал он. — Но возьму дорого.
— Мы уплатим вам десять крон за метр, — сказала одна из дам.
Незнакомец измерил шагами дорожку и сказал:
— Длина четырех штук будет вместе примерно девятнадцать метров. Для большей уверенности положим двадцать метров.
— Что решите, хозяин? — спросила дама.
— Я сказал, что продаю, значит, продаю. — Эриксон искоса взглянул на сапожника.
Но тому хотелось выступать в роли продавца дорожек не больше, чем Эриксону.
— Их нужно связать, — сказал сапожник. — Пойду схожу за веревкой.
— Мы заберем их и так, — предложил незнакомец. — Машина недалеко, у опушки леса. Мы не знали, можно ли сюда проехать.
— Перевязать их все равно не мешает, — сказал сапожник.
Он собрался за веревкой потому, что не хотел глядеть, как Эриксон будет получать за дорожки деньги.
— Я пойду подгоню машину, — сказал незнакомец. — А потом предлагаю обмыть покупку.
И он пошел за машиной.
— У вас здесь красиво, — сказала одна из дам. — И сад очень аккуратный.
— Это сад Эльны, — сказал Эриксон. — Она все время возится в нем со своей морковью да с цветами. Но даже такая работа иногда ей не по силам. У нее камни в почках. Теперь, после того, как сапожник закрыл мастерскую, он будет помогать ей в саду. Он у нас свое отработал.
— Он всю жизнь был сапожником?
— Да, он чинил обувь с самого детства. Его отец держал мастерскую, и Густафсон начал работать рано.
— Как же все-таки он сводил концы с концами? — спросила другая дама.
— У сапожника всегда было много работы, — сказал Эриксон. — Сначала он сам делал ботинки и тачал сапоги, но потом и обувь и материал стали другими. Когда появились резиновые сапоги, он сразу потерял много заказов. Но он продолжал чинить обувь, как раньше. Всего несколько лет назад он как-то зимой сшил дамские сапоги. Зимой-то работы мало. Снег не так сильно изнашивает обувь. Еще он чинил и мастерил конскую сбрую, пока лошади в округе не перевелись… Он и волосы людям стриг. Совсем как парикмахер.
Эриксон не знал, зачем он рассказывает обо всем этом. Но ему хотелось как-то защитить сапожника.
— Было время, когда люди не выбрасывали обувь, — добавил он.
— Вы тоже всегда здесь жили? — спросила дама.
— Да. Не так уж много мы повидали.
— Телевидение, наверное, явилось для вас событием?
— Нет.
— Но вы служили срочную службу в армии? — спросил приятель незнакомца.
— Мы не служили. И сапожника и меня освободили от службы из-за того, что мы были единственными кормильцами в семьях. Тогда-то нас было здесь много; Самое большее в одно время здесь жило человек сорок.
— Ой! — удивилась дама.
— Так и было.
— И вы все жили на доход от клочка земли и маленькой мастерской?
— Теперь бы не смогли жить, а тогда жили. Дама задумалась. Потом спросила:
— Вы голодали?
— Нет, — ответил Эриксон, — мы не голодали… Но те, кто жил на хуторе до нас, голодали. Нам рассказывали про голод… Но сами мы не голодали. Эриксон немного помолчал.
— А в городе в то время голодали, — добавил он наконец.
Подъехал на своей машине незнакомец, и сапожник аккуратно связал дорожки в один тюк.
Потом незнакомец налил каждому из стариков по рюмке водки. Сами приезжие выпить не захотели, но приятель незнакомца передумал и сказал, что чокнется со стариками. Густафсон сбегал для него за рюмкой.
Старики стояли, держа каждый свою рюмку, и не знали, что сказать.
— Ваше здоровье! — сказал приятель незнакомца.
— Честь вам и спасибо, — сказал сапожник.
— Честь и спасибо.
Приезжие сели в машину и помахали старикам рукой, в точности как малые дети, когда они уезжают в конце лета из деревни обратно в город.
— Ты, Густафсон, возьми деньги и положи их в ящик к тем остальным. Жалко, что Эман пропустил даровое угощение.
— Хорошо. Но ты знаешь, Эриксон, — осторожно начал сапожник, — когда я бегал за рюмкой в мастерскую, я как раз и думал привести сюда Эмана. Он должен был сидеть у Эльны, он приносил ей яйца. И вот, странное дело, Эльна и Эман сидели в кухне не одни… В кухне еще кто-то сидит и разговаривает с ними. Он, должно быть, вошел в дом с другой стороны, и мы его не за-метили.
Старики помолчали.
— Интересно, — продолжал Густафсон, — это не наш ли памятник старины привел его сюда?.. Говорил я, надо было сорвать этот дурацкий указатель.
— А я уже ничего не понимаю, — сказал Эриксон. — Я во всем этом не понимаю ничего.
— Тут и понимать нечего. Сейчас у всех отпуска. Вот народ и разъезжает на машинах туда-сюда. Сами не знают, куда себя деть. А раз есть памятник старины, чего же на него не взглянуть? Народу интересно.
— Но наши-то люди, — возразил Эриксон, — рабочие с лесопилки и с завода, они же знают, что нет здесь никакого памятника.
— Так они — тоже в отпуску! Гоняют на машинах в других местах. Даже наш почтальон взял отпуск. Вместо него почту развозит другой, временно нанятый… И ни тот ни этот понятия не имеют, есть у нас памятник старины или нет… Да, как ты думаешь, хозяин, сколько лет должно быть настоящему памятнику старины?.. Ну, чтобы все в него поверили?
V
Через служившую парадным входом веранду и при-хожую сапожник и Эриксон прошли на кухню.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.