Мы-курги - [44]

В округе к ней относились с опаской, но и уважали. Многим было известно, что Ниламма ничего не упустит и всегда добьется своего. Она клала камень за камнем в фундамент будущего богатства. Она перестала стесняться в средствах и осторожно и умно выслеживала свою добычу. И всегда что-нибудь урывала из этой добычи. Дух стяжательства овладевал ею, что-то необратимо меняя в ней самой, но она не обращала на это внимания. Акр, еще пол-акра, еще акр. Ложась спать, она подсчитывала эти акры. И хотя она уже могла напять двух-трех батраков, тем не менее она понимала, что это еще не то, к чему она стремилась. В своих мыслях она видела совсем другое: сотни акров кофейной плантации, комфортабельный двухэтажный особняк, слуг, автомобили, благополучие детей, ни в чем не знающих отказа. Во имя этого она поднималась каждый день на рассвете в любую погоду, месила резиновыми сапогами грязь полей, подгоняла батраков, не давая передышки ни себе, ни им. Во имя этого хитрила и обманывала, стараясь увеличить свою землю. Она цепко ухватывала человека, оказавшегося в нужде или беде. У нее не было жалости к таким. К ним она была беспощадна, ибо цель оправдывала все средства. Потом ее первенец скажет, обводя рукой окрестности: «Это все наше. Наша земля, наш кофе, наши рабочие. Все наше». Тогда она об этом еще не знала. Но к этому сознательно стремилась. Из красивой девушки она постепенно превратилась в небрежно одетую, не следящую за собой женщину. Черты лица ее огрубели, голос от работы и крика на батраков стал хриплым. В ее лице появилось то хищное выражение, которое так пугало ее старую мать.

― Ниламма! — говорила она ей. — Что ты делаешь? Опомнись! Зачем тебе все это? Ведь у тебя уже достаточно средств, чтобы прокормить большую семью. Остановись! Зачем ты себя губишь? Человек живет на земле, чтобы быть счастливым. У тебя есть все для счастья.

Да, у нее было все для этого счастья. Дом, дети, муж. Не было только счастья. Но она почему-то не ощущала потребности в нем. В том счастье, о котором говорила мать. Ее счастье было в другом. В большой кофейной плантации. Если бы она тогда знала, что все так получится. Будет плантация самая крупная в округе, будут особняки и слуги, но счастья опять-таки не будет. Ибо она, не заметив этого, разменяет его на звонкую монету наличности. Как разменяла и свою жизнь, которая могла бы стать иной.

Ченгаппа все чаще и чаще исчезал из дома, все реже интересовался делами хозяйства. Неумолимо движимая стяжательством, как гончая запахом близкой дичи, она не замечала, что происходит с Ченгаппой. Он не помогал ей, но и не мешал. И этого было достаточно. Но, когда она, наконец, задумалась о нем, было уже поздно. Вместо Ченгаппы, того Ченгаппы, которого она когда-то знала, был незнакомый человек с бегающими глазками картежника и оплывшей физиономией выпивохи. Нo она быстро с этим смирилась. Ибо у нее были дети, трое детей, для счастья которых, как она считала, она все это и делала. Но тогда она еще не понимала, что никакое счастье не может вырасти на несчастье других. Это понимание пришло к ней потом. Потом, когда было тоже поздно.

Лучшими плантациями в Курге владели англичане. Разве можно было себе представить реальную возможность стать хозяйкой подобной плантации? Ниламма прекрасно понимала, что ни сил, ни умения у нее для этого не хватит. Она загоняла мелкую дичь, эта же, крупная, была ей не по зубам. Но жизнь полна неожиданных поворотов, хороших и плохих. На этот раз попорот был хорошим. Индия стала независимой, англичане утратили свою прежнюю силу. И тогда кургские гончие, подобно Ниламме, дружно «обложили» их.

Англичане стали продавать плантации, и многие из них навсегда покидали землю Курга. Они делали это поспешно, боясь наступления худших времен. Поэтому условия продажи были невыгодными для бывших хозяев и несли в себе ряд преимуществ кургам. Ниламма была первой, кто понял это. Она одной из первых посмела броситься на крупную дичь, не думая о том, под силу она ей или нет. Но оказалась под силу. Результат — пятьсот акров кофейной плантации.

Когда первый угар этой победы прошел, Ниламма поняла, что это приобретение ни от чего ее не освободило. Наоборот, прибавилось много другой работы и других хлопот. Но Ниламма не пожалела об этом. Что-что, а работать она умела. Она принялась за плантацию, продолжая зорко посматривать на близлежащие земельные участки. Плантация дала ей особняки, автомобили и слуг. Она принесла с собой еще большую власть над многими людьми. Но она не вернула Ниламме ни мужа, ни детей.

Дети… Их трое и все такие разные. Но в чем-то и одинаковые.

— Keттy! Keттy! — зовет Ниламма, стоя на дорожке английского газона.

Появляется Keттy. Фигура его несколько грузновата для его двадцати двух лет. С такой фигурой ни воином, ни спортсменом не станешь. Взгляд у Keттy сонный и равнодушный, но вместе с тем где-то в его глубине таятся злобные огоньки.

— Ну, что тебе? — раздраженно спрашивает он, стряхивая пылинку с безукоризненно сшитого английского костюма.

— Ты куда собрался? — спрашивает мать.

— Я не должен отдавать тебе отчета. — Keттy явно начинает сердиться.