Мы искали друг друга - [36]

Один предмет выделялся особо, сразу приковывая взгляд — клетка с попугаем. Вещь была, несомненно, старой работы — с золочеными прутьями и основанием из красного дерева. Птица, сидящая в клетке, отличалась ярким, аляпистым оперением: сочетанием синего и зеленого на спинке и крыльях, с желтыми «штанишками». Саше попугай напомнил сезонного рабочего Давлята, нанимавшегося в их партию два года подряд. Тот одевался столь же вычурно: зеленая рубашка и желтые брюки; и не обращал внимания на постоянные насмешки. Попугая звали Коко, но Саша, про себя, стала именовать его Давлятом.

Попугай Давлят держался гордо и независимо, слова за людьми повторять не желал, а когда те донимали, прищуривал глаз, чесал затылок когтистой лапой, или грыз семечки, сплевывая шелуху, через прутья, прямо на пол. Любому другому домочадцу за такое безобразие крепко влетело бы от Брониславы Вячеславовны, но любимцу хозяйки все сходило с рук (точнее, с лап).

Глядя на попугая, Саша ловила себя на мысли: она тоже пленница золотой клетки. Только ее клетка несколько больше, и называется «Семьей», а точнее — «Домом Ярошевских».

С мужем Александра находилась рядом все 24 часа в сутки: на работу — вдвоем, с работы тоже; в конторе и дома, днем и ночью — вместе. Оно вроде бы и неплохо. Какое-то время. Затем начинает тяготить. А потом… Тут, конечно, возможны варианты: либо привыкаешь, притираешься, либо — горшок об горшок, и — кто дальше.

В конце первого года семейной жизни Саша все чаще стала задумываться: что, собственно говоря, подвигло ее на брак с Николаем? Любовь? Нет, это, пожалуй, сильно сказано, влюбленность — так будет точнее. Да еще досада за прошлые неудачи, а главное — желание утереть нос злопыхательницам. Цели своей она добилась, но… Ужасная глупость — выскочить замуж назло. Не важно кому. Все равно — себе дороже выйдет… А, может, все не так уж плохо? Может, ее сомнения — обычные женские штучки-дрючки? Все через это проходят.

Саша на время успокоилась.

На работе у нее тоже, как будто, наладилось. Соперницы признали свое поражение, перестали ехидничать в Сашин адрес. По крайней мере, в ее присутствии.

Николай в рабочее время никак не выделял супругу среди прочих сотрудников, спрашивал строго, с поправкой, разумеется, на ее неопытность.

Прошла еще одна зима.

По весне в партии стали готовиться к выезду в поле.

4

Начало полевого сезона — всегда событие.

Привычный размеренный быт круто меняется. Еще вчера каждый существовал сам по себе — восемь часов в обществе коллег, остальное время отдельно; а сегодня все они — единая команда, живущая по писаным и неписаным правилам. Впереди полгода бесконечных переездов, погрузок-разгрузок, сборов-разборов, маршрутов однодневных и «выкидных». А еще впереди дружеские застолья по поводу и без оного, преферанс по полкопейки за вист (весь выигрыш-проигрыш идет на «общий стол» — на выпивку), происшествия смешные и не очень — все то, чем богата жизнь полевого люда.

Каждый год экспедиционное начальство планировало выезд полевых партий на начало-середину мая, стараясь выпроводить их поскорее. Только планы планами, в реале же, выбраться удавалось в первых числах июня, и то — в лучшем случае.

В этот год собирались дольше обычного: текучка заела. Да и торопиться, особо, не имело смысла: весна выдалась на редкость холодной, отчего на основных перевалах до середины лета лежал снег. Не дождавшись открытия Анзобского перевала, решили ехать вкруговую, через Денау и Самарканд.

Выехали тремя машинами: на двух грузовиках, забитых экспедиционным барахлом под завязку, и бортовом «уазике». Путь предстоял неблизкий, да еще неизбежные задержки — к ночи только добрались до Самарканда. В город заезжать не стали, решили подыскать место для ночевки. В кромешной тьме южной ночи свернули с трассы на проселок. Убедились, что вокруг ни строений, ни посадок, — стало быть, никому они не помешают, — сделали привал. При свете фар выгрузили спальные мешки, достали продукты, накрыли стол-дастархан, представленный, собственно, куском расстеленной прямо на земле клеенки.

— За начало полевого сезона! — провозгласил Ярошевский, поднимая железную кружку.

Полевики, расположившиеся вокруг «стола» на ящиках и свернутых спальниках, дружно сдвинули «бокалы». Металлический лязг, — своеобразная замена хрустальному звону, — жизнерадостно прозвучал под яркими самаркандскими звездами.

Сезон можно было считать открытым.

Стрекотали сверчки и цикады, потрескивали сучья в костре. Ветерок, нет-нет, доносил не слишком приятные запахи — на них старались не обращать внимания.

— На нас водилы смотрят, думают, наверное, банда наркоманов каких-то, — весело сказал Алишер-шофер, по прозвищу Али-баба.

По трассе пролетали редкие, в этот поздний час, машины.

— Почему наркоманов? — удивился начальник.

— А кого еще шайтан может сюда, на пустырь, ночью занести?

— Да, мало ли… Может, мы туристы.

— Туристы в таких вонючих местах не останавливаются, — возразил Алишер.

— Больно привередлив ты, Али-баба. Свежий воздух, комаров нет — чего тебе еще надо?

— А-а, да ладно, пойдет. Давайте еще по пятьдесят грамм… Давлят, у меня в кабине, в бардачке, бутылка — неси ее сюда.