Мы играли с огнём. Мистический роман, основанный на реальных событиях - [20]

В существующем здании были всего один длинный класс с высокими окнами и провисшим потолком да комнатушка с кухней для учителей сбоку. Дети всех возрастов учились вместе. Для разных классов места не было.

А кладбище давно заросло густым бурьяном. Низкие могильные плиты покосились, надписи на них поистёрлись. Давно было пора навести здесь порядок.

Некоторые надгробия на время работ перетащили в здание школы. Обшарпанные плиты простояли у стены в конце зала всё лето и половину осени. Одна при переноске раскололась пополам. Другую уронили в дверях, так что расщепились половицы. Осколки всё равно сохранили, разложили рядом.

Снос кладбища вызвал разногласия – как же, осквернение могил. Но свободное место всё равно требовалось, и в местной газете написали так: если нельзя строить там, где похоронены люди, то Америка вовсе перестанет расти, ведь всё уже занято. И вот надгробные камни перенесли, фундамент заложили. К октябрю новое здание уже возвели наполовину: деревянный каркас с острыми углами, прочный и прозрачный, как скелет.

О телах ничего не говорили. Людей больше заботили надгробия. Учительница, мисс Келли, сказала, что тела захоронены так давно – лет сто назад, если не больше, – что гробы сгнили и кости рассеялись по всему участку. Кости, говорила она, не остаются на одном месте. Тут тебе и подземные воды, и животные, и естественное движение почвы. О телах можно не переживать.

Надгробия простояли в зале до самого жаркого и сухого конца лета, когда потела вся школа, и до сентября, когда воздух начал стыть, и до холодного, хрусткого октября. А потом и до странного ноября, когда зябкие дни перебивались пугающе хорошими тёмными вечерами, слишком тёплыми для шарфа, или утрами, когда солнце обжигало опавшую листву.

– Смешались все времена года, – сказала однажды мисс Келли, когда Мэгги сдавала домашнюю работу. – Должно быть, боги нами недовольны. «И падает седоголовый иней к пунцовой розе в свежие объятья»[1].

Мэгги только недоумённо посмотрела на неё в ответ, и мисс Келли мельком улыбнулась.

– Шекспир, – пояснила она.

У мисс Келли глаза были синие-синие, яркого чистого цвета, а волосы – тёмные, длинные и густые – она всегда распускала их, словно напрашивалась, чтобы её прозвали сумасшедшей. Поверх блузок и юбок она носила, как казалось Мэгги, мужскую куртку. Стихи и пьесы Шекспира цитировала со странным акцентом – со смесью ирландского и американского. Она не выходила замуж, хотя ей наверняка было около тридцати – до Мэгги доносились недобрые пересуды: мол, кому такая вообще нужна.

Может, они и не ошибались. Она была хорошей учительницей, но кое-кто считал, что ей не стоило преподавать из-за припадков. Однажды во время урока она осела на пол, а потом с полузакрытыми глазами завалилась набок и тихо сипела, подёргиваясь всем телом. Мэгги чуть не сгорела от стыда. В другой раз мисс Келли прервалась на полуслове, схватилась за спинку стула и побелела. Она не упала, но как будто исчезла, покинув тело. Губы сжаты, глаза пустые. «Простите, – извинилась она. – Это пройдёт».

Это действительно прошло, и она продолжила урок. Но все, и даже Мэгги, шептались об этом и посмеивались. Дети изображали, как она падает, говорили, что она одержима злыми духами, что она ведьма. Шутки над мисс Келли защищали от её злого колдовства.

А потом заговорили, что это учительница виновата в странных делах той осени. Внезапно треснуло окно, когда никого не было рядом. На стройке рухнул деревянный столб, разбив в щепки полкрыши. Сами собой, без всякого сквозняка, распахивались двери. После обеда на полу обнаружили упавшую полку с Библиями, хотя все клялись, что и близко к ней не подходили. Однажды утром на доске кто-то нацарапал слово – кривые размашистые буквы, которых вчера ещё не было. Мисс Келли молча их стёрла, но они отпечатались в памяти Мэгги. Ей показалось, что там написали «прочь», хоть слово и читалось с трудом. «Это мисс Келли, – говорили дети. – Сама пишет в трансе. Её рукой водит дьявол».

И пожар. Однажды вечером, пока ученики собирали свои вещи, один мальчик вдруг вскрикнул и куда-то ткнул пальцем. Все обернулись: лампа вдребезги, пламя лижет деревянный косяк задней двери. Огонь тут же затушили, накинув половик и залив водой с кухни. Но опалины остались, и все знали, все клялись, что лампа даже не горела – как же от неё мог начаться пожар?

Мэгги иногда казалось, что она видит то, чего не видят другие. Тени на краю зрения, в окнах. Трепещущее движение, зыбкие очертания. Она плохо спала. Раньше ей нравилось учиться, но после пятнадцати лет сама мысль о школе наполняла отчаянием. Она гадала, не переросла ли уже школу, не попросят ли её уйти.

В учебном зале из-за сумрака и меловой пыли голову снова сдавливало. Боли усилились. Как и у Кейт.

А потом тот день в ноябре. Сырой и тёмный, когда дождь хлестал в окна.

Утром она поссорилась с отцом, причём мать заняла его сторону. Неприятный осадок остался на весь день. Это ощущение всё копилось и копилось, пока она следила, как стрелка часов приближается к трём – времени окончания уроков. Ей всего-то и хотелось, что сходить на лекцию с Эми, но отец отказал с ходу и без объяснений. Зря она на него кричала, но порой удержаться было невозможно. Чудо, что он её не выпорол.