Мы идeм по Восточному Саяну - [67]

Возможно, первым наткнулся на нашу добычу соболь, случайно забежавший в этот ложок. Загораживая медведя от птиц множеством веток, мы не подумали, что по ним легко смогут проникнуть к туше мелкие хищники. Соболь, добравшись до мяса, ел столько, сколько вместил желудок. Затем, как обычно после сытной трапезы, ему захотелось понежиться, подремать, забившись в корни кедра или в дупло, а то и в россыпи. Он, наверное, вспомнил про одно из многочисленных своих убежищ, расположенных по другую сторону котловины, и, не задерживаясь, просеменил туда. На ходу он терял запах медвежьего мяса.

Может быть, не прошло и часу, как на след соболя наткнулся голодный колонок. Захваченный запахом мяса, он не мешкая пустился пятным следом. Жадность не позволяла медлить. Оказавшись внутри медвежьей туши, хищник запускал морду между ребер и шкурой, выдирал мясо, торопился, в спешке давился, пока не насытился. Но не успел колонок покинуть столь приятное убежище, как послышались торопливые прыжки, и через минуту он почувствовал, как что-то острое впилось в его шею, трепануло до боли и выбросило на снег. Это был, наверное, колонок из соседнего ложка, тоже пришедший по следу соболя.

Когда у хищника желудок переполнен пищей, воинственность проявляется слабее. Вот почему первый колонок не стал сопротивляться и ушел к себе в гнездо, устроенное где-то в густом кедровнике, недалеко от реки. Он, так же как и соболь, оставлял по пути запах мяса.

Ушел в противоположном направлении и второй колонок, а за ним пришли горностаи. И потянулись от убитого медведя по всем направлениям следы хищников. Звери проложили по котловине невидимые глазу тропы из запаха жирной добычи.

Обыкновенно с первым проблеском рассвета все ночные обитатели тайги размещаются по своим местам. Но не так было в этот раз. Уже светало, а писк, драка и возня не утихали под кедром. Более сильные расправлялись с добычей, забравшись в середину, другие подбирали падающие от них крошки, а слабые, не смея приближаться, шныряли поодаль, ожидая, когда все разойдутся и они смогут удовлетворить возросшую до пределов жадность.

Мы сняли шкуру зверя и, не задерживаясь, ушли к своим на стоянку.

Алексею мы принесли медвежьи лапы, до которых хищники добраться не смогли. Ну и холодец же приготовит он нам! Для этого блюда повар даже горчицы приберег.

После обеда стали собираться на подъем. Командовал Трофим Васильевич. Он суетился, распределял груз и покрикивал на людей. Решили вначале вынести на белок цемент, железо, песок, инструменты, продукты и уже после, по наторенной тропе, вытаскивать лес.

— Ну-ка, Арсений, встань рядом, — обращался Пугачев к Кудрявцеву, выпрямляясь перед ним во весь рост. — Видишь, ты выше меня на целую голову. Вот я тебе с полведерка цемента и прибавлю в поняжку…

— Ой-ой-ой! Да ведь этак и хребет поломать можно.

— А ты посошок возьми, подпираться будешь и не поломаешь, — продолжал Пугачев. — Вот посмотри на Прокопия, как завидует твоей поняжке…

Все дружно рассмеялись.

Каждому было приготовлено примерно по двадцать пять килограммов груза.

Но самая большая по объему поняжка была у повара Алексея. Чего только в ней не было: чашки, кружки, сумочки, небольшой запас лепешек, а сверху Лебедев приторочил еще два ведра. Но вид у Алексея был довольный: наконец-то он «оторвался» от лагеря и идет с нами на вершину белка!

Предстоял тяжелый подъем по скалистому склону хребта. Мои спутники за многие годы работы в экспедиции привыкли таскать груз по горам, по завалам, по топким морям.

Наконец все готово. Трофим Васильевич неожиданно подошел к Кудрявцеву и обменялся поняжками.

Тот запротестовал было:

— Как можно?!.. Уж я сам как-нибудь.

— Я-то пензенский, — сказал ему Пугачей, — у нас спины без хруста.

— Ну и что же? А у забайкальцев ноги без скрипа. Не давай, Арсений, — вмешался Алексей.

— Добавь, Трофим Васильевич, Алексею, смирнее будет на подъеме, — пошутил кто-то.

— Придется! Получай, Алеша, — и Трофим Васильевич, порывшись в оставляемом грузе, передал ему четыре медвежьи лапы. Лебедев приторочил их к Алексеевой поняжке.

Трофим Васильевич хотя и был по росту самым маленьким из участников экспедиции, но по горам ходил хорошо и всегда впереди. Теперь, зная что за его плечами очень тяжелый груз, мы не отставали от него. Самый маленький человек бросил вызов таким гвардейцам, как Днепровский, Бурмакин, Лебедев, Курсинов, привычным не меньше его к тяжелой физической работе. Словом, Пугачев решил испытать свои и наши силы.

Подъем был завален упавшими деревьями, обломками твердых пород и переплетен корнями растущих по уступам кедров. Весь крутой скат гребня, по которому мы поднимались на верх белка, усеян небольшими террасами, примостившимися между скалами. Шли не торопясь, гуськом, теряясь по щелям или между огромных каменных глыб, часто преграждавших нам путь. На крутых каменистых подъемах люди ползли на четвереньках, цепляясь руками за корни деревьев, за кусты, упираясь ногами о шероховатую поверхность скал. Лямки резали плечи, часто билось сердце.

Трофим Васильевич шагал медленно, равномерно. Остановится на секунду, сделает один-два глубоких вдоха — и снова в путь. Казалось, в таком же темпе двигались и мы, но по непонятным причинам он уходил все дальше и дальше. Вначале от него не отставал Бурмакин. При длительном восхождении на гору нужна не только сила, но и ловкость, способность молниеносно ориентироваться: как обойти препятствия, где пролезть или стать ногою, за что схватиться руками или обо что опереться. Тут уж с Трофимом Васильевичем сравниться не мог никто.